Мы собрали монологи людей, чью сексуальную ориентацию в России объявили нетрадиционной, поставив их вне закона. Они рассказали, как себя чувствуют после этого, и как изменилась их жизнь. Имена героев и некоторые географические названия в тексте изменены для безопасности героев.
«Если все уедут, то у активистов потеряется связь с реальностью»
Катя, 40 лет. Лесбиянка, Екатеринбург
Осознание своей сексуальной ориентации пришло, когда мне было 20 лет. Публичного каминг-аута я не делала, да и соцсетей тогда ещё не было. Некоторые мои знакомые из ЛГБТК-сообщества скрывали свою идентичность, а у меня ситуация была иной — я это не афишировала, но и не врала по поводу своей ориентации, если меня спрашивали. Поначалу «закрытые» знакомые из квир-сообщества даже называли меня провокаторшей. Ещё были сложности с родителями, но в итоге они приняли меня и мою партнёршу, сейчас у нас всё хорошо.
До 2019 года я работала преподавательницей иностранных языков и переводчицей. В тот период я не сталкивалась с гомофобией. Могла спокойно ходить по улице с девушкой за руку, обниматься и целоваться. И никто мне ничего не говорил.
Но всё изменилось с начала моей общественной деятельности. В эту сферу я пришла через любовь — моя партнёрша была активисткой и рассказывала мне о своём опыте, в итоге я втянулась и начала работать менеджеркой по коммуникациям в ЛГБТК-организации. Занималась продвижением ЛГБТК-повестки в местных СМИ, устраивала мероприятия. Делала это не анонимно. Мне важна репрезентация, я никогда не была «в шкафу». Да и квир-персонам важно видеть таких же, как и они.
Травля началась, как только я начала заниматься активизмом. Незнакомые люди оскорбляли меня и писали угрозы: «Закройте организацию, иначе я приду на ваше мероприятие и вы все попляшете у меня». На ивентах из зала могли выкрикнуть что-то оскорбительное. Однажды последователи движения «Пила против ЛГБТК» распространили ложную информацию о моей смерти. Мне безусловно было тяжело справляться с этим — я до сих пор посещаю психолога. Кроме того, меня поддерживала и продолжает поддерживать моя партнёрша.
Мы были важны для российского ЛГБТК-сообщества и Екатеринбурга, в наш центр приходило много людей. За пределами Москвы и Петербурга мало кто публично проводил крупные мероприятия, а мы проводили. Позже нас объявили иноагентами, и спустя время я ушла. Теперь я занимаюсь феминистской повесткой и работаю в проекте, посвящённом теме партнёрского насилия в квир-сообществе.
Из-за признания ЛГБТК экстремистской организацией стало немного сложнее работать. Поскольку я менеджерка по коммуникациям, приходится осторожнее подбирать слова, в том числе и в личном общении. Ещё штрафы повысились.
Ещё после начала войны, в конце 2022 года, мне диагностировали расстройство адаптации. Очень сложно принять действительность, в которой мы оказались. На меня сильно влияет информационный фон, мне тяжело смотреть на то, что происходит в России. И особенно сложно воспринимать всё связанное с ЛГБТК-повесткой. Тяжело осознавать, какое настроение у сообщества в целом — люди стали больше бояться, уровень тревоги и закрытости повысился. Если 3-4 года назад в городской афише выходили анонсы мероприятий в ЛГБТК-центре, то сейчас такого быть не может.
В Екатеринбурге, как и везде по России, очень снизилась видимость ЛГБТК-сообщества. Квир-персоны изолированы и встречаются в каких-то закрытых местах, стало сложнее находить единомышленников и вступать в сообщества.
ЛГБТК-активисты нужны как никогда, при этом сейчас в России невозможно заниматься этим легально. Ещё страна вышла из Совета Европы и других международных организаций, на национальном уровне всё стало сложнее. Многие правозащитники и активисты уехали, но кто-то готов брать на себя риски. Если все уедут, то у активистов потеряется связь с реальностью, понимание того, как живет сообщество. И вот как раз тогда активизм потеряет смысл, потому что ты не на 100% понимаешь, как живут люди там, откуда ты уехал. Со своей колокольни извне ты можешь только предполагать, что им нужно.
Я жила в другой стране, хорошо знаю языки и у меня остались друзья за границей, но желания уехать, лишь бы уехать, никогда не было. Я не отрицаю, что могу переехать, если подвернётся классный проект. Но я активистка, и пока что нужна в России.
«Появляется чувство, будто тебя наебали»
Мария, 24 года. Небинарная персона, Улан-Удэ
Я пансексуалка, то есть испытываю романтическое и сексуальное влечение к персонам вне зависимости от биологического пола, гендера и гендерной самоидентификации. А ещё я небинарная персона, использую два местоимения — он/она.
Свою сексуальную ориентацию я осознала примерно в 15 лет, а с гендерной идентичностью было сложнее. Она проходила красной нитью примерно через всю мою жизнь и проявлялась в разных аспектах: от игр, которые придумывала в детском саду, до того, как я ощущаю себя в отношениях. Но сама перед собой я, наверное, открылась только полтора года назад. Я боялась заговорить про это даже с людьми из квир-сообщества, потому что непринятие, в какой-то мере, существует везде.
Зато принятие ориентации прошло довольно легко. К тому же ЛГБТК-тема не была слишком табуированной: она не была ярко выражена вокруг, но и не замалчивалась. На сцене выступали «Тату», Борис Моисеев, Верка Сердючка, Леонтьев. Некоторые из них только создавали квир-образ, например, Тату, но это тоже никого не смущало.
В первом классе одноклассница рассказывала, что уже в детском саду чувствовала себя лесбиянкой. А в пятом классе, когда я неудачно влюбилась в мальчика из параллели, девочка из школы спросила меня: «Может быть, ты всё-таки лесбиянка?» Благодаря таким разговорам принятие своей ориентации прошло плавно.
Что касается близких, они смогли меня принять. В 16 лет я сделала каминг-аут перед друзьями — двумя парнями с района. Я рассказала им о своих чувствах к людям вне зависимости от пола и поделилась, что мне нравится одноклассница. Ребята задавали вопросы о моей жизни, о том, кто мне нравится. Потом мы начали обсуждать девчонок, в целом все это проходили со смехом. Мне повезло, что они приняли меня.
Затем круг доверия расширился, но я решила не говорить о своей ориентации родителям, пока у меня не будет серьёзных отношений. Когда я всё-таки познакомилась с девушкой и поняла, что между нами что-то строится, я рассказала об этом маме и отчиму. Они смогли принять не только меня, но и мою возлюбленную, как родную.
Я готовила маму к этому ещё со школы. Показывала в ВКонтакте статьи, отрывки текстов и фотографии а-ля советский гей-клуб в цвете. Говорила ей: «Вот, посмотри, как интересно и открыто люди жили». То есть, в принципе она была готова. За день до каминг-аута в разговоре с лучшей подругой она предположила, что у меня появилась девушка. В целом, мои родители достаточно толерантные. Мама была настроена открыто и хотела, что я просто была счастлива. Неважно, с девушкой или парнем.
В активизм я начала вливаться чуть больше пяти лет назад. Тогда я общалась с ребятами, которые ходили на квир-вечеринки и мероприятия. Но там не было живого и трезвого общения — люди выпивали и тусовались, кто-то знакомился. Обычная вечеринка, как в любом баре или клубе. Мне же хотелось создать альтернативу: завести настоящих друзей, а не просто собутыльников или собутыльниц.
Примерно три года назад вместе с двумя девушками я создала общественный центр в Улан-Удэ. В нём мы встречаемся, пьём чай, общаемся, играем в настольные игры, смотрим фильмы и обсуждаем книги. Иногда устраиваем дружеские пижамные вечеринки. Мы хотим, чтобы происходило сплочение, и межнациональное и вне возрастное — к нам приходят люди от 18 до 45 лет. А ещё мы проводим группы поддержки. Раньше в команде была квалифицированная психологиня, но она по личным причинам уехала в другой регион, поэтому я взяла на себя её обязанности.
По образованию я педагог начальных классов и русского языка, параллельно с активизмом занимаюсь репетиторством. С детьми квир-темы не обсуждаю. Бывает, натыкаемся на «странных» персонажей в литературе, но я объясняю, что все люди разные и это нормально. Я в целом не отделяют нас от остальных людей. ЛГБТК-персоны — такие же необходимые члены общества.
После принятия закона о запрете на трансгендерный переход в 2023 году, люди в нашем общественном центре были напуганы. Многие трансгендерные люди по всей стране бросились менять документы (закон запрещал менять гендерный маркер в паспорте — ЛБ). Мой друг тайком от родителей уехал из региона в Москву, где ночевал у абсолютно чужих людей в шелтере. В итоге вернулся, но некоторые его близкие угрожали ему убийством. Мы его поддержали, он ночевал у меня и других друзей. Со временем его семья всё-таки смогла примириться с его идентичностью. Но если бы мы тогда ему не помогли, возможно, сгоряча случилось бы непоправимое. Подобные ситуации периодически происходят, но мы сплачиваемся, помогаем друг другу.
В общественном центре мы следим за безопасностью — на наши мероприятия не так легко попасть. Когда люди вступают в Telegram-чат или подписываются на наш Instagram, им нужно пройти двойную верификацию через меня. Я пишу им приветственное письмо, задаю уточняющие вопросы. И у них уже должны быть знакомые внутри сообщества, их должен кто-то порекомендовать. Это, конечно, не гарантирует стопроцентную безопасность, но мы стали аккуратнее. На данный момент в онлайн-сообществе состоит около 350 человек, но на мероприятия приходят не все: от 3 до 20 человек.
После признания ЛГБТК экстремистской организацией в принципе стало тревожнее. Людям была необходима помощь, поддержка. Многие обсуждали переезд, хотя на самом деле большинство хотело остаться. У меня есть возможность уехать и из региона, и из страны. Но Улан-Удэ — мой дом. Здесь мои близкие, мои корни. Я не отрицаю, что однажды я могу уехать по личным причинам: допустим, захочу работать в другом месте или построить там семью. Но сейчас я хочу остаться, вносить вклад в общество, ради тех, кто мне дорог, кто нуждается в моей поддержке.
Раньше был запрет пропаганды среди несовершеннолетних, и мы просто не пускали людей до 18 лет на мероприятия. Но сейчас про нас нет ничего в рамках закона — запрещены слова, аббревиатуры, флаги и всё, что только можно. Вместо обсуждения более важных и реальных проблем, квир-персон выставили красной тряпкой. Нас обвиняют, что мы будто бы нарушаем демографию, но это не так. Многие квир-люди хотят семью, не все чайлдфри. Их примерно такое же соотношение, как среди гетеросообщества.
У меня сейчас идёт внутренняя борьба. Я чувствую, что меня предали. Хочется, и всегда хотелось, приносить благо обществу, городу, республике, людям. Но когда сверху сказали, что ты теперь экстремист и вне закона, появляется чувство, будто тебя наебали.
«Я никогда не был в отношениях и не буду, пока не уеду из России»
Иван, 18 лет. Гей, Новосибирск
Я осознал себя геем лет в 14 — у меня не было шока, я просто принял это, как факт. Когда в семье меня спрашивают о моей идентичности, я каждый раз перевожу тему или отмалчиваюсь. Особенно раздражают вопросы о девушках и отношениях — врать не хочется, но и рассказать правду не получается. В то же время мои друзья и знакомые помогли мне понять, что со мной всё хорошо, я никакой не неправильный. Но самое важное, что они сделали — не стали относиться ко мне по-другому.
Оглядываясь назад, я понимаю, что всю жизнь у меня была симпатия к мужчинам, а женщин я воспринимал скорее как друзей. Однако я никогда не был в отношениях и, скорее всего, не буду, пока не уеду из России.
Я очень боюсь за свою безопасность, о моей ориентации знают только друзья. Я состою в приложениях для знакомств, но ничего туда не выкладываю. Там очень много людей, в особенности правых, которые поддерживают войну и Путина. Меня удивляет, как они могут поддерживать власть, которая выступает против ЛГБТК-сообщества. Мне кажется, это связано с ненавистью к себе: они не приняли себя и считают, что достойны такого отношения.
До закона о пропаганде ЛГБТ среди несовершеннолетних, принятого 5 декабря 2022 года, я мог зайти в книжный и увидеть в продаже «Мятную сказку» (повесть о мальчике-сироте, который вырастает и сталкивается с трудностями — ЛБ) или «Горбатую гору» (рассказ про романтические отношения двух ковбоев в США в 1960-х годах — ЛБ), а сейчас всего этого нет. Многие произведения стали, так сказать, «нон грата», о которых нельзя говорить, в том числе мой любимый фильм «Горбатая гора». Это большая часть моей жизни, и запрет на контент про ЛГБТК деморализует.
Когда приняли закон о запрете ЛГБТ-сообщества как экстремистской организации, я чувствовал себя побеждённым, мне казалось, что меня начнут преследовать, у людей будут проверять все соцсети и сажать в тюрьму за любую оплошность. Я видел, как многие медийные личности подверглись давлению и преследованию. Например, блогерка Милана Петрова (трансгендерная бьюти-блогерка, эмигрировавшая в 2021 году — ЛБ) уехала из страны ещё до принятия закона. Как только закон вступил в силу, её оштрафовали на 200 тысяч рублей за пропаганду ЛГБТ.
В свою сторону я никогда не замечал косых взглядов, в целом молодым людям всё равно. Но вот старшее поколение вполне может косо посмотреть или даже что-то сказать по поводу внешности, если она не «натуральная». Особенно это касается парней, к девушкам почему-то относятся с большим пониманием.
Я уехал учиться в Новосибирск — ЛГБТК-персон тут гораздо больше. Здесь, на первый взгляд, всем всё равно, и это приятно. Люди не настолько консервативные, но, скорее всего, потому что тут живёт более молодое поколение, а старшее в Студгородке почти не бывает. Я до сих пор боюсь распространяться и открыто говорить о себе, однако больше не опасаюсь, что кто-то залезёт в мои вещи или будет смотреть мои соцсети.
Летом я планирую поехать в Австралию, чтобы сдать экзамен по английскому и поступить в иностранный университет. Учёба за границей или по обмену была моей давней мечтой. Ещё до войны меня приняли в американский университет, но я не получил грант на обучение и поступил в России, чтобы избежать призыва.
Что касается долгосрочных планов, то если что-то пойдёт не так, я перееду к другу в Германию через пять лет, когда он получит гражданство. Если не смогу получить рабочий ВНЖ, возможно, мы заключим фиктивный брак.
Изображения к этому тексту созданы при помощи искусственного интеллекта.