При словах «сталинские репрессии» на ум обычно приходит Колыма и 1930-е годы. Но мало кто знает, что крупнейший лагерь для советских политзаключённых действовал в Иркутской области с 1948 по 1954 год. После войны с запада в Сибирь потянулись этапы с сотнями тысяч заключённых. В Иркутской области один за другим появлялись новые и росли старые лагеря: Китойский, Ангарский, Тайшетский, Усольский, Усть-Кутский и Илимский. Но особняком среди всех стоял известный своей жестокостью «Особый лагерь № 7 Озёрный» или попросту Озерлаг.
«Пытавшихся сбежать расстреливали, а трупы оставляли лежать у дверей барака, чтобы запугивать остальных»
Особые лагеря создали в СССР в 1948 году. В них собрали «особый контингент» — арестованных по 58-й статье за «антисоветскую деятельность». Понятие антисоветской деятельности закон трактовал очень широко: от шутки про Сталина до вооружённого восстания.
«Мы наивно полагали, что особые лагеря были созданы, чтобы облегчить условия содержания политическим, отдалив их от уголовников. В реальности они были организованы, чтобы лучше их терроризировать. Каждая пара заключенных должна была свалить 13 м³ стоячего дерева, 6 м³ нужно было распилить, кроме того, сжечь срубленные ветки. Работа длилась десять часов, не считая дороги туда и обратно. Тех, кто пытался сбежать, расстреливали, а трупы оставляли лежать у дверей барака, чтобы запугивать остальных», — вспоминал заключённый Озерлага, австрийский коммунист-подпольщик Карло Штайнер.
Узники Озерлага. Фотограф Ида Наппельбаум.
Ида Наппельбаум профессионально занималась фотографией, побеждала со своими работами на международных конкурсах. С юности она увлекалась поэзией, любила стихи своего учителя — поэта Николая Гумилёва. В 1951 году её арестовали и приговорили к десяти годам за хранение портрета Гумилёва. Однажды гости увидели его на стене в квартире Наппельбаум и написали на неё донос. Самого Гумилёва расстреляли за двадцать лет до этого. В Озерлаге Ида таскала и укладывала шпалы на строительстве железной дороги Тайшет-Братск, но из-за тяжёлых нагрузок рано получила инвалидность. После этого ей помогли перейти на работу в лагерную самодеятельность. В 1954 году Наппельбаум освободили и реабилитировали за отсутствием в её действиях состава преступления. После возвращения домой она работала переводчицей с французского.
В особлагах действовал гораздо более жёсткий, в сравнении с обычными исправительно-трудовыми лагерями, режим: жилая площадь из расчёта один квадратный метр на человека, запирающиеся на ночь бараки, право лишь на одно письмо раз в полгода. За проступок права на переписку могли и вовсе лишить. «Ни шить, ни вязать, ни вышивать, ни смеяться, ни плакать, ни отойти на десять метров от барака — за всё полагается карцер. Нас пытались превратить в идиотов, автоматов. Некоторые сходили с ума» — вспоминала заключённая Анна Баркова.
Участница польского антифашистского сопротивления Юзефа Цешко писала: «Нас погрузили в товарные вагоны и повезли вглубь России. Многие погибли в дороге от холода и голода, многих расстреляли. Везут в столыпинских вагонах вместе с блатными, теснота. Блатные отбирают наши вещи, и конвой не вмешивается. Воды нет, оттопив, соскребали со стен вагона иней, настроение хуже некуда. Привезли в Озерлаг. Работы очень тяжёлые, лесоповал и земляные на железной дороге, нормы большие, инструмент: пила, лопата, топор. Кормят от выработки, штрафной паёк; норму трудно выполнить. От недоедания женщины болеют, надежды на улучшение нет. Я отбываю срок десять лет, вот такая справедливость. Живу вдали от Родины, тоскую, иногда до боли».
Узники Озерлага. Участник французского Сопротивления Арман Малумян.
Арман Малумян родился во Франции в семье беженцев из Турции. Его родители покинули родину во время геноцида 1915 года, в котором погибло больше тридцати их родственников. Когда немцы оккупировали Францию, 16-летний Арман вступил в ряды Сопротивления и участвовал в боевых действиях против нацистов. После войны семья Малумянов активно включилась в советскую кампанию по возвращению армян на историческую родину. Об их переезде в советскую Армению даже сняли документальный фильм. Однако дома Малумяны столкнулись с атмосферой всеобщего страха и подозрительности. После того, как они обнаружили у себя в квартире прослушку, Арман с родителями попытались вернуться во Францию, но так и не добились разрешения на выезд из СССР. В 1948 году Армана Малумяна арестовали и приговорили к 25 годам лагерей по обвинению в шпионаже. После амнистии 1954 года семья Малумянов добилась права вернуться во Францию. Там Арман опубликовал свою книгу воспоминаний «Сыновья ГУЛАГа».
В особлагах действовал удлинённый рабочий день и увеличенные нормы выработки. Политических заключённых предписывалось использовать на особо тяжёлых работах: в шахтах, на лесоповале, при строительстве железных дорог, земляных насыпей и крупных комбинатов. Заключённый Озерлага, писатель Григорий Ворожбитов вспоминал: «Работали мы десять часов в сутки. Если кому-либо из надзор-персонала приходило в голову назвать какую-нибудь работу срочной — работали и в темноте, при свете фонарей. Работали до потери сознания. Вспоминаю несколько таких периодов, когда мы работали по двадцать часов в сутки, после чего падали мёртвыми на два часа сна, поднимались и опять шли на работу».
Вместо имён узникам особых лагерей присваивали порядковые номера из букв и цифр. Например, заключённая Вера Прохорова для начальства и надзирателей была «АГ-294». Так к ней обращались, и так она обязана была представляться. Когда заключённый умирал, его хоронили на лагерном кладбище, а на могиле ставили табличку с порядковым номером вместо имени. Например, на могиле умершего в Озерлаге Сергея Войцеховского было выбито только «436».
Узники Озерлага. Генерал Сергей Войцеховский.
В годы Гражданской войны Сергей Войцеховский был одним из лидеров белого движения в Сибири. Под его руководством в феврале 1920 года тысячи белогвардейцев совершили знаменитый Ледяной поход через замерзающий Байкал. В эмиграции генерал занял место в руководстве чехословацкой армии. После прихода к власти Гитлера он был одним из немногих, кто сразу осознал всю степень новой угрозы. Войцеховский строил оборонительные линии вдоль границы с Германией, а в 1938 году выступил против капитуляции страны без боя. Однако его голос оказался в меньшинстве, и Чехословакия сдалась без единого выстрела, а самого генерала отправили в отставку. Во время оккупации он пытался организовать подпольное сопротивление, несколько раз сидел в немецкой тюрьме. В 1944 году немцы предложили ему возглавить Русскую освободительную армию вместо генерала Власова, но он отказался, сказав, что хоть и ненавидит коммунистов, не будет воевать против русских солдат. В мае 1945 года советские власти арестовали генерала и приговорили его к десяти годам лагерей. В Озерлаге Войцеховский работал санитаром в лагерной больнице и умер, так и не дожив до освобождения.
Усиленным в особых лагерях было всё, что касалось охраны: многочисленные конвойные войска, больше заборов, колючей проволоки и освещения. Из-за всего этого производительность особлагов так и не вышла в плюс. Например, в 1949 году труд политзаключённых принёс казне 443 миллиона рублей, а потратили на них 700 миллионов. Нерентабельность особлагов была очевидна даже их узникам и надзирателям, и вопрос этот неоднократно поднимали в разговорах между собой. «Разве нам ваша работа нужна? Нам надо, чтоб вы скорей сдохли», — вспоминал Борис Беленький обращённые к узникам Озерлага слова надсмотрщика.
Озерлаг представлял собой сеть из 55 лагерных пунктов разбросанных на огромном пространстве от Тайшета до Братска. Пересылочный пункт, отдельные лагеря для мужчин, женщин и беременных, для иностранных военнопленных и обычных уголовников, сельскохозяйственный лагерь и лагеря для валки леса, штрафлаг, администрация, лагерная больница, собственное кладбище и даже свой театр — Озерлаг был целым небольшим государством.
«Мы беспрестанно находились под наблюдением. Работали при жёстком морозе, без тёплой одежды, полуголодные»
Центральной задачей Озерлага было строительство железной дороги Тайшет-Братск. Заключённые пробивали таёжные просеки, поднимали земляные насыпи, укладывали шпалы и рельсы нового пути. Помимо этого, они валили лес для нужд Чунского деревообделочного комбината, который поставлял древесину для «великих строек социализма», в том числе для Главного Туркменского канала и Сталинградской ГЭС. Руками узников Озерлага было очищено от леса дно будущего Братского водохранилища. Труд был в основном ручным, с применением самых примитивных инструментов: лопаты, кайла, тачка и мотыги.
Узники Озерлага. Писательница Хава Волович.
Хава Волович работала корректором в черниговской газете «Колхозный труд». В 1937 году её приговорили к 15 годам лагерей за антисоветскую агитацию. В заключении она родила дочь, которая умерла в два года. В Озерлаге Волович валила лес, работала в поле, а также играла на лагерной сцене и организовала кукольный театр. После освобождения она вернулась в Украину, где руководила кукольным театром и писала воспоминания о лагерной жизни.
Заключённый Борис Беленький: «Заключённые должны были взорванный ночью на береговой скале камень тачками сбрасывать в береговой откос и разравнивать его. Эта очень трудоёмкая работа производилась вся вручную без всякой, хотя бы примитивной механизации. К тому же эта работа таит в себе опасности: нарушенная взрывом скала вдруг образовывает трещины и даёт неожиданные отвалы. Был случай, когда во время обеда люди, сидевшие внизу, были задушены обвалившейся скалой».
Узники Озерлага. Переводчик Корана Теодор Шумовсквий.
В юности Теодор Шумовский работал забойщиком на шахте в Донбассе, но страстно увлекался восточной культурой и успешно поступил в Историко-Лингвистический институт в Ленинграде. Ещё студентом он начал переводить на русский язык средневековые арабские книги, но в 1938 году оказался за решёткой вместе с историком Львом Гумилёвым. Молодых людей обвинили в создании молодёжного крыла «Партии прогрессистов» — выдуманной организации, существование которой затем так и не подтвердилось. Во время своего первого восьмилетнего срока Шумовский вместе с другими заключёнными-учёными организовал тюремный университет, в котором они читали лекции друг другу и остальным. Чтобы не сойти с ума за решёткой, Шумовский по памяти перевёл на русский язык сотни арабских стихов и выучил несколько иностранных языков, общаясь с заключёнными из национальных республик. На свободе учёный провёл лишь два года, но за это время защитил кандидатскую диссертацию. В 1948 году его приговорили ко второму восьмилетнему сроку, и вновь за антисоветскую деятельность — этот срок он провёл уже в Озерлаге. После выхода на свободу Шумовский защитил докторскую и сделал первый в истории поэтический перевод Корана на русский язык. До этого все переводы были прозаическими, хотя в оригинале книга написана в стихах. Шумовский умер в 2012 году на сотом году жизни.
Число узников Озерлага постоянно менялось, в разные годы в лагере одновременно находилось от 30 до 50 тысяч заключённых. Среди них были и так называемые «бытовики» — то есть сидевшие по обычным общеуголовным статьям. Но доля их не превышала одной десятой от всего населения лагеря. Уголовники обычно занимали привилегированные хозяйственные должности, которые не доверяли политическим: каптёрщиков, кладовщиков, техников, поваров, электриков и водителей.
Состав Озерлага был совершенно пёстрым: обвинённые в антисоветской пропаганде или шпионаже советские граждане, заподозренные в нелояльности украинцы, беларусы, литовцы, эстонцы и латыши, сдавшиеся в плен немцам советские солдаты и военнопленные немцы, венгры и японцы, священники всех христианских конфессий и староверы, обвинённые в сотрудничестве с нацистами жители оккупированных территорий, возвращённые на родину белоэмигранты, оппозиционные Сталину коммунисты, анархисты и многие-многие другие. Заключённый Борис Беленький вспоминал: «Я всегда чувствовал, что конвой периодически инструктируется и воспитывается в духе НКВД. Им рисовали нас агентами Гитлера, шпионами и, вообще, страшными людьми. Но всё же были и среди них люди, у которых было сомнение. Они видели среди заключённых военных, бывших лейтенантов, капитанов, полковников и даже генералов. А среди невоенных они видели нормальных спокойных людей, непохожих на врагов. И порой им хотелось узнать, за что сидят люди?»
Узники Озерлага. Чемпион СССР по шашкам Дмитрий Шебедев.
В 19 лет Дмитрий Шебедев впервые принял участие во всесоюзном чемпионате по шашкам и сразу же стал его победителем. Впоследствии он работал инструктором по шашкам, написал несколько книг по теории игры, но в 1937 году получил десять лет лагерей по обвинению в антисоветской агитации, часть срока он отбыл в Озерлаге. После освобождения Шебедев продолжал играть в шашки, но его здоровье уже было сильно подорвано, он часто болел, умер в возрасте 44 лет.
Жизнь заключённого в особом лагере — это вечный холод, голод, усталость и страх. «Мы беспрестанно находились под наблюдением. Работали в неимоверно трудных условиях, при жёстком морозе, без тёплой одежды, полуголодные», — писал Иосиф Бергер. О нехватке тёплой одежды писали даже в официальных донесениях наверх. Февраль 1950 года: «50% контингента у нас не обуто, на 07 лагпункте на 1000 человек выдано 70 шапок. Октябрь 1950 года: «К нам прислали инвалидов, разутых, раздетых. До сих пор люди ходят в трусах, нет портянок, обуви».
Узники Озерлага. Прозаик Юрий Домбровский.
Юрия Домбровского арестовали в 1933 году, едва он окончил литературные курсы. Сперва его сослали в Алма-Ату, где он работал искусствоведом. В 1936 году Домбровского вновь арестовали и он провёл за решёткой несколько месяцев, а в 1939 году — в третий раз, приговорили к восьми годам лагерей. В лагере он получил инвалидность, вернулся в Алма-Ату, работал в театре и читал лекции по творчеству Шекспира. В 1949 году Домбровского арестовали в четвёртый раз, обвинив в «космополитизме» — идеологии, которая ставит интересы человечества выше интересов отдельного государства, нации или класса. На этот раз Домбровский провёл шесть лет в Озерлаге. В 1956 году его полностью оправдали за отсутствием в его действиях состава преступления. После освобождения Домбровский написал свой главный роман — «Факультет ненужных вещей», книгу о судьбе людей с нравственным стержнем в тоталитарном обществе.
«Рождество отмечали, несмотря на все усилия надзирателей и начальства»
Дни заключённых Озерлага были похожи один на другой. Подъём летом в пять, а зимой в шесть утра. «Побудка была очень ранней. На скоростях бежали в кухню, получали горячую воду и баланду. Всё с жадностью выпивалось. Ещё темно, а нас уже выстраивали перед воротами и обыскивали. После „шмона“ поднимался шлагбаум и шествие, по пять в ряд, выходило за ворота. Там работяг ожидало два пулемёта, большой конвой и множество собак», — вспоминал Григорий Ворожбитов.
Вера Прохорова продолжала: «По пятёркам выстраивали всех заключённых. Это было мучительное дело для несчастных заключённых, которые на морозе вынуждены были ждать, пока их сосчитают. После был развод в зависимости от вида работы. Наша задача была набирать дрова для зоны. Нас было по трое. Такая телега на колёсах, трое впрягаются, а сзади на площадочку кладутся дрова. В любое время года привозился обед на место работы. После обеда снова работа. После работы мы приходили в зону, шли в столовую. После отбоя нас заводили в бараки и закрывали. Как правило, мы были очень уставшие, но собирались в гости на нары друг к другу, разговаривали очень много, читали стихи, вспоминали рассказы».
Узники Озерлага. Режиссёр Александр Гавронский.
Александр Гавронский с детства увлекался литературой, в юности дружил с Борисом Пастернаком. В предреволюционные годы он вступил в партию эсеров, проводил митинги, но из-за угрозы ареста покинул страну. В Женеве он стал главным режиссёром местного драмтеатра, а после революции вернулся на родину и работал на Киевской киностудии. В 1933 году он снял первый украинский звуковой фильм «Любовь», который был уничтожен спецслужбами после ареста Гавронского в 1934 году. В лагерях Гавронский провёл 18 лет, часть срока — в Озерлаге.
Всё питание заключённых выглядело, по воспоминаниям Веры Прохоровой, так: «Мисочка жидкого супа утром. Днём мисочка такого же супа, где какие-то крупинки мелькают, плюс черпачок перловой каши. И вечером так называемый рыбкин суп, который, наверное, всё-таки поддерживал. Там рыбёшка была сварена, был всё-таки какой-то навар. Вот еда и пайка хлеба в пятьсот грамм. В бараке стоял бачок, там хвою заливали кипятком, и это был такой напиток. Он был рыжеватого оттенка, но запах был приятный».
Несмотря на тяжёлую лагерную жизнь, даже в Озерлаге люди находили поводы для небольших радостей. Та же Вера Прохорова вспоминала: «Рождество отмечали в лагере каждый раз, несмотря на все невероятные усилия надзирателей и начальства. Праздновали все, потому что в каждом бараке организовывала это группа верующих, в основном всегда украинки. Брали маленькую ёлочку и прятали под бушлат. В десять часов надзиратели запирают барак, и вот когда уже наступает час, спокойно в зоне, видно, что можно уже начать празднование — эти девушки все в платочках, в каких-то блузочках. Всё это добывалось страшнейшими трудами и хитростями из каптёрки в течение месяца. Украинское разноголосое пение очень красивое, масса замечательных религиозных песен, колядок».
«Ловили момент, когда муж уехал, а потом говорят: жена сбежала к другому. Вот тебе состав лагерей»
Хотя основной контингент Озерлага составляли мужчины, женщин через его стены тоже прошло немало — больше восьми тысяч. Трудились женщины на всех тех же работах, что и мужчины. Полячка Гражина Липиньская вспоминала: «Моя бригада возила землю тачками. Возили её из завалов. Замёрзшую землю разбивали ломами и грузили на тачки». Многие женщиины погибли или стали калеками из-за невыносимых условий.
«Я работала на каменном карьере. Работа мужская, и мы выбивались из сил ради пайки. К зиме весь состав лагпункта был отправлен в больницу», — вспоминала скрипачка Надежда Кравец.
Узники Озерлага. Публицистка Анна Баркова.
Анна Баркова писала для разных журналов. В 1934 году её арестовали в первый раз по доносу за то, что она «в беседах рассказывала анекдоты антисоветского содержания; говорила, что при советской власти писателям нет возможности развернуть творческие силы». За это Баркова получила шесть лет лагерей. После освобождения она работала уборщицей в школе и сторожем, в свободное время сочиняла стихи — они понравились Борису Пастернаку, и он помог ей деньгами. В письме ему она признавалась: «Говорить о том, насколько эта помощь была своевременна, — не приходится. Должна со скорбью и стыдом признаться: когда я вам верну эти деньги — неизвестно, ибо положение моё катастрофично: нет службы, нет даже временной работы». В 1947 году Баркову арестовали второй раз, вновь по доносу, за то, что она «клеветала на советскую действительность, нелестно отзывалась о Сталине и говорила об отсутствии в СССР свободы слова». Во второй раз её приговорили к десяти годам лагерей. Выйдя на свободу, Баркова почти сразу оказалась за решёткой в третий раз, и снова за антисоветскую пропаганду. Часть нового пятилетнего срока она провела в Озерлаге. После освобождения Баркова писала стихи и воспоминания о своих двадцати лагерных годах. В свет они вышли уже после её смерти, в 1990-е годы.
Как и среди мужчин, среди женщин встречались иностранки. «Были две или три американки, одна англичанка, японки две, из Вьетнама девушка была, из Кореи. Кто были иностранки? Как правило, это те, которые по наивности и любви вышли замуж за наших. Им давали шпионаж, а мужьям — контрреволюцию. Вот по этой линии попадали. Огромное количество наших девиц было по замужеству или по роману с американцами, и их как шпионок. Чаще всего были такие случаи, когда ловили момент, когда муж, допустим, в отпуске или уехал, а потом говорят, что жена сбежала к другому. Вот состав лагерей в основном», — рассказывала Вера Прохорова.
Узники Озерлага. Переводчица Элза Стерсте.
Элза Стерсте занималась переводами на латышский французской поэзии. В 1944 году она в числе 188 культурных и политических деятелей подписала меморандум с требованием восстановить независимость Латвии. В 1951 году 65-летнюю Стерсте арестовали и приговорили к 25 годам лагерей по делу «французской группы» — кружка латышских интеллектуалов, собиравшегося для обсуждения французской культуры. Во время заключения Элза перенесла инсульт и осталась частично парализованной. Спустя пять лет её амнистировали, и она вернулась в Латвию. Дома она продолжила переводить и писала собственные стихи.
«Мы отказались от еды и три дня не выходили на работу. Ставили свои условия»
Сталин умер весной 1953 года. «Мы отпраздновали смерть Сталина. Уже первое сообщение о болезни всех обрадовало. А когда заиграла траурная музыка, наступила всеобщая, необыкновенная радость. Все обнимали и целовали друг друга, как на пасху. И на бараках появились флаги. Красные советские флаги, но без траурных лент. Их было много, и они дерзко и весело трепетали на ветру. Забавно, что и русские харбинцы [белоэмигранты, жившие в Китае] кое-где вывесили флаг — дореволюционный русский, бело-сине-красный. И где только материя и краски взялись?» — вспоминал писатель Алексей Жигулин.
Заключённые с замиранием сердца ждали амнистии, и вскоре её объявили. Но узников особых лагерей ждало разочарование. Амнистия практически не затронула «антисоветчиков», так как по большей части на свободу отпускали «бытовиков». Если население обычных ИТЛ после амнистии сократилось вдвое, то из 31 тысячи заключённых Озерлага на свободу вышли лишь 839 человек, да и то по большей части обычные уголовники. Разочарованные узники особлагов начали бунтовать, в Норильске и Кенгире им даже удалось на время захватить власть.
В Озерлаге ситуация оставалась спокойной, и туда стали отправлять участников восстаний из других лагерей. Но это лишь помогло организоваться озерлаговцам. «Мы отказались от еды и три дня не выходили на работу. Ставили свои условия. Пример подали женщины из Норильска, переправленные в наш лагерь после восстания. Начальство всполошилось, пообещало все условия выполнить, только чтоб мы вышли на работу. Но, конечно, многого так и не было сделано», — писала Юзефа Цешко.
Среди мужчин первыми начали бастовать военнопленные. «Бригада немецких заключённых, работающая на лесопильном заводе, требовала выдачи тёплых рукавиц и обуви, а также нормального питания. В одну из ночных смен они отказались от работы и всю ночь грелись у костра. Вскоре требования немецкой бригады поддержали другие заключённые. Весь контингент лагпункта остался в жилой зоне и не вышел на работу», — вспоминал Герд Утех.
В 1954 году власти пошли на уступки и смягчили режим особлагов: разрешили свободную переписку с родными, увеличили жилую площадь до двух квадратных метров на человека, вернули узникам имена вместо порядковых номеров, перестали запирать бараки на ночь и ввели хоть и ничтожную, но всё же плату за труд, на которую можно было купить немного еды в лагерном магазине. С этого времени Особый лагерь № 7 потерял свою режимную специфику и был переименован в Озёрный ИТЛ. Амнистию постепенно расширили на новые категории, хотя большинство политзаключённых так и продолжили отбывать свой срок до конца.
Узники Озерлага. Отец Антоний.
Отец Антоний был одним из духовных лидеров енисейских староверов. Во время гонений на религию в 1930-е годы он организовал переселение старообрядческих скитов вглубь тайги. Пять лет он провёл в странствиях по лесам в поисках нового места для жизни, ещё несколько лет занял сам переезд. На новом месте нужно было расчистить поля, построить кельи, затем перевезти туда через 2000 км таёжного бестропья имущество и скот. Староверы увезли с собой в тайгу уникальную библиотеку из полутысячи рукописных книг, которую сожгли сотрудники госбезопасности во время разгрома скита в 1951 году. Тогда же вместе с другими переселенцами арестовали и отца Антония. Своё наказание он отбывал в Озерлаге до амнистии 1954 года. После освобождения он взялся за восстановление разрушенных скитов.
Подводя итог, каково же было «особое» назначение Озерлага? «Если ответить на этот вопрос коротко, то можно сказать, что особое его назначение заключается в том, чтоб ускорить уничтожение нас», — так писал заключённый Борис Беленький, сумевший всё же пережить лагерные годы. Но сколько человек похоронил Озерлаг, мы до сих пор не знаем. Сами заключённые говорили про железную дорогу Тайшет-Братск: «Здесь под каждой шпалой лежит по три зека». Конечно, это преувеличение, но счёт наверняка идёт на тысячи погибших.
Узники Озерлага. Участник французского Сопротивления Игорь Кривошеин.
Игорь Кривошеин служил офицером во время Первой Мировой войны, а в годы Гражданской примкнул к белой армии. После поражения белых эмигрировал во Францию и работал в телефонной компании. Во время оккупации Франции немцами он вступил в ряды Сопротивления: укрывал и вывозил в безопасные страны евреев и сбитых английских и американских лётчиков, добывал военные сведения для армии Шарля де Голля. В 1944 году немцы арестовали и пытали Кривошеина, а затем отправили в лагерь Дахау, откуда его освободили американские войска. На волне послевоенной популярности СССР Кривошеин принял советское гражданство и пытался примирить русскую эмиграцию и советское правительство. Заподозрив Кривошеина в шпионаже, французские власти депортировали его на родину. В СССР его арестовали и приговорили к десяти годам лагерей за «сотрудничество с мировой буржуазией». Озерлаг он покинул во время амнистии 1954 года, но ещё двадцать лет у него ушло на то, чтобы добиться у советских властей права вернуться во Францию.
В 2010 году на станции Вихоревка неравнодушные граждане установили памятник жертвам Озерлага. Говорят, что деньги на его строительство присылали из самых разных стран мира. Будем надеяться, что монумент не постигнет судьба памятников репрессированным полякам и литовцам, которые в прошлом году снесли на иркутском Мемориале.
Узники Озерлага. Писатель Анатолий Жигулин.
Детские годы Анатолия Жигулина пришлись на войну, несколько месяцев он провёл в прифронтовом Воронеже. Впоследствии тема голода и разрушенного города играла важную роль в его творчестве. В 1947 году вместе с одноклассниками он создал «Коммунистическую партию молодёжи», участники которой критиковали Сталина и выступали за возврат к ленинским принципам. Через два года сотрудники госбезопасности раскрыли организацию, в которой к тому моменту было уже 60 участников. Жигулина приговорили к десяти годам лагерей. В Озерлаге он работал на лесоповале, а в 1956 году вышел на свободу по амнистии. Вот одно из его лагерных стихотворений:
Снег над соснами кружится, кружится,
Конвоиры кричат в лесу…
Но стихи мои не об ужасах
Не рассчитаны на слезу.
И не призраки чёрных вышек
У моих воспалённых глаз.
Нашу быль всё равно опишут
И опишут не хуже нас.
Я на трудных дорогах века,
Где от стужи стыли сердца,
Разглядеть хочу человека —
Современника и борца.
И не надо бояться памяти
Тех не очень далёких лет,
Где затерян по снежной зáмети
Нашей юности горький след.
Согревая свой хлеб ладонями,
Забывая тоску в труде,
Там впервые мы твёрдо поняли,
Что друзей узнают в беде.