Раздался первый удар церковного колокола. «Баммммммм!…..» — эхо уходило вдоль улиц, звук не поднимался вверх, а упирался в низкие тяжёлые облака, падала снежная крупа. Спустя секунд десять снова: «Баммммм!….» Не было в этом звоне никакого ритма и было неясно, в какой момент раздастся следующий удар.
Мы стояли у обочины, машина с телом погибшего в «СВОйне» медленно приближалась. Сын не хотел идти, но в школе ему велели быть на обязательном для всех кадетов мероприятии — «прощании с героем». Тогда я сказала, что пойду с сыном.
Люди вокруг не молчали. Здесь были мамочки с детьми, школьники и просто зеваки. «Смотри! Героя везут!» — услышала я голос одной из женщин. ГАЗик доехал до церкви и повернул на перекрёстке, вслед за ним потянулась колонна машин с флагами, которые периодически длинно сигналили. «Баммммммм!…..» — раздавался очередной удар колокола.
«Эдакие правильные ребята — в красивой форме, положительные со всех сторон»
Мой сын Егор (имя изменено — ЛБ) стал кадетом за несколько месяцев до начала войны, осенью 2021-го. Ребёнок заинтересовался этим сообществом, так как в целом в школе ощущался тотальный бардак, не хватало организованности. Кадеты же, напротив, производили впечатление организованного, дисциплинированного сообщества. Летом в школе устроили презентацию, детям показали ролик о том, чем занимаются кадеты, и там всё было красиво. Кадеты даже демонстрировали акробатические номера. Физическая подготовка, обучение рукопашному бою, двухразовое питание — то, что привлекало сына.
Наверное, немалую роль сыграли и мои рассказы. В его возрасте я и сама состояла в кадетах, основной упор у нас был на физическую подготовку, была обширная туристическая программа. Мы учились вязать узлы, занимались альпинизмом и спортивным ориентированием, ходили на лыжах. Строевой подготовки почти не было — она была, скорее, по желанию, для тех, кто нёс вахту у Вечного огня на Посту № 1 или участвующих в тематических соревнованиях. Вся подготовка проходила на базе туристического центра и это было именно дополнительное образование.
Среди кадетов у сына были знакомые, также как он, ориентированные на хорошую учёбу, поступление в дальнейшем в вуз. Кроме того, кадеты участвовали во многих мероприятиях школы, их хвалили и везде продвигали. Эдакие правильные ребята — в красивой форме, положительные со всех сторон.
Мы с мужем с пониманием отнеслись к желанию сына стать кадетом. Тогда казалось, что это хорошая возможность занять ребёнка. Мы переживали, что ребята из соседних дворов и одноклассники сына уже вовсю начинали включаться во «взрослую» жизнь — пить пиво, от безделья курсировать в поисках приключений, кто-то уже дошёл до воровства в магазинах и прочего.
Мы сами заказали форму, купили необходимые аксессуары. Желающих стать кадетами в нашей школе в одном из районов Забайкальского края оказалось мало, отдельного кадетского класса среди параллели сформировать не получилось. Все поступившие остались в своих классах, у них был свой распорядок дня и добавилось обязанностей.
Заниматься детям пришлось совсем не тем, что показывали в презентации. Посвящение в кадеты для моего сына началось с четырехчасового ожидания «высокого гостя». В этот день школа принимала известного депутата, военного в отставке. Дети должны были встретить «барина» на улице. Пока депутат не приехал, школьники толкались кто где. Ещё часа два происходило само «посвящение» с ношением знамени вдоль обшарпанного спортзала, невнятных бубнений тех самых клятв по очереди и получения удостоверений кадетов.
Сын должен был рано утром приходить в школу на построение. Если первых уроков не было, возвращался домой. Ребята, которым не надо было каждый день ходить на построение, ему сочувствовали, что не высыпался. Сын всё ждал занятия по рукопашному бою, тренировки. Но первые полгода регулярных уроков не было. Пару раз была какая-то физкультура, детям поручили изготовить деревянные ножи и обернуть лезвия фольгой. Из дополнительных занятий была только строевая подготовка.
«К лету 2022-го дети во дворах стали играть в «хохлов и русских»
Когда началась война, преподаватели активно включились в пропаганду. На уроках музыки задавали детям петь песню Шамана «Встанем». Офицеры-воспитатели на линейках «толкали» «патриотические» речи.
«Я ещё с садика помнил, что война — это плохо. А учителя на уроках говорили, что солдаты там исполняют священный долг. Я отмалчивался. А потом я отказался рисовать рисунок и писать письмо солдату. Просто сказал „не хочу“, и всё. Учительница предложила просто что-то рисовать, это ведь был урок ИЗО. В классе в полной тишине один из одноклассников выкрикнул: „Ты чё, ВСУ?“. После этого меня стали дразнить „украинец“, за то, что я „не со всеми“, у одноклассников это просто стало ругательным словом на волне всей этой темы, учителя ведь всячески поддерживали. А одноклассники… видимо по телеку насмотрятся с родителями и несут всякий бред» — вспоминает сын.
Я постоянно спрашивала Егора, не хочет ли он уйти из кадетов. Нужно было делать это постепенно, чтобы не вызывать подозрений. Сын говорил, что он может потерпеть.
В первое время после начала войны мы с мужем были в шоке, не знали, как говорить о всей этой ситуации с ребёнком, старались оградить его, сгладить углы. На автомате передвигались по окрестностям и двору. Уехать мы не могли, так как необходимо было ухаживать за нашими близкими. Неотрывно смотрели новости в ютубе, постепенно стали выходить интервью, в которых разные известные люди высказывали свои позиции. На одном дыхании посмотрели интервью Артура Смольянинова Катерине Гордеевой. И на душе сразу стало легче. Мы не одни.
Сейчас многие оппозиционные каналы говорят о том, что не так уж много людей поддерживают войну, многие против. Например, учителя не поддерживают, но вынуждены подчиняться, они подневольны.
Недавно было опубликовано обращение учителей президенту о том, как им приходится брать дополнительные ставки и как приходится выдерживать неподобающее отношение учеников, родителей, начальства… Я тоже прочла обращение. И знаете.. не ёкнуло, не заболело, не вызвало сочувствия это обращение.
Может быть, у меня душа совсем очерствела за эти годы? Может, кто-то осудит… и хочется верить, что остались ещё где-то в этой системе хорошие люди, которые как-то держатся, скрывают свою позицию… Я думаю, их очень мало, наверное, слишком мало. Наверное, невозможно оставаться здесь, в России, и не подвергаться психологической деформации. А уж быть учителем и оставаться человеком — это подвиг святых. Может быть, такие есть, но их единицы. Большинство хороших педагогов, я думаю, уехали или ушли в другие сферы. Это закономерно. А те, кто остались, довольно искренне поддерживают всё, что делает власть, руководство, правительство.
Мы с мужем анализировали, видели каждый день — большинство населения выбрали ту власть, которая сейчас в России и большинство искренне поддерживает её политику, верят всему, абсолютно любому бреду, который льётся из телевизора и готовы за это умереть. Это мужчины и женщины, дети и старики, люди самых разных профессий и рода занятий.
Возвращаясь к обращению учителей к Путину. Я точно знаю, что в нашем селе большинство учителей участвует в этой войне что называется «в тылу», так или иначе. Это страшно, это очень страшно… прошло уже больше трёх лет.
Они воспитали и выпустили ребят из школы, запудрили им пропагандой мозги. «Большому кораблю большое плавание» или какие ещё банальные фразы говорят на выпускном? А после школы с промытыми мозгами — контракт за деньги через три месяца после призыва. И вот их уже встречают с флагами и под звон редких ударов колокола.
Что может быть циничнее, когда учителя, оправдываясь страхом за зарплату, делают всё что угодно, чтобы угодить начальству, в том числе для галочки, для материальной выгоды занимаются «патриотическим» воспитанием и воспитывают, учат, как правильно умереть за Родину?
Дворовые игры и времяпровождение детей постепенно изменились. Если раньше играли в казаков-разбойников, затем в немцев и русских, к лету 2022-го стали играть в «хохлов и русских». Однажды сын рассказал, что его дворовые «товарищи» стали слушать Акима Апачева «Лето и арбалеты» (песня рэп-исполнителя и пропагандиста о ЧВК «Вагнер» — ЛБ). Свои взгляды перед соседскими пацанами он так же, как и в школе, скрывал.
Мы стали тихо готовиться к отъезду. На время, пока мы оставались в России, выработали собственные правила безопасности. Егор не отказывался от мероприятий, на большинство безобидных ходил. Если мы видели, что предстоит какое-то мракобесие — «заболевал» и мы переживали тематическое событие, не участвуя в нём.
Особенно тяжело давались уроки истории и все мероприятия с памятными датами вроде 9 мая, 23 февраля и праздники разных родов войск. Там, по словам сына, пропаганда ощущалась больше всего. Постепенно СВО-шная тематика вошла во все предметы. Сын полюбил биологию, так как, как вы понимаете, к биологии проблематично присовокупить войну.
Параллельно марширование стало обязательной программой не только для кадетов, но и для всей школы. Несколько месяцев вся школа готовилась к главному мероприятию — «Параду песни и строя». Его проводили весной. С детьми репетировали строевой шаг и песню, каждый класс представлял какие-то войска.
Потом начали в обязательном порядке регистрировать детей в «Движение первых» (организация для детей и молодёжи, создана в июле 2022 года — ЛБ). Особо никого не спрашивали. Просто завуч отдавала прямой приказ, и классные руководители требовали от учеников и родителей скриншоты с подтверждением регистрации. Мы сказали, что зарегистрировались раньше, нам поверили и не спрашивали.
Охота военкомата на мальчиков начиналась сразу, как ребёнку исполнялось 14 лет. Классный руководитель сам ходил ставить детей на воинский учёт. Мы уехали раньше, чем сыну исполнилось 14. Поэтому избежали ненужных вопросов и этой процедуры.
«На линейке рассказывали, как нашего 20-летнего земляка убили укронацисты»
Первого погибшего на войне привезли весной 2022-го. Вспоминаю этот день снова и снова и понимаю, насколько не нужно, неестественно там было присутствие детей. Ведь эта тема, тема «смерти» — очень деликатная. Думаю, родители сами решают, когда брать детей на кладбище и, как мне казалось, всегда стараются оградить их от участия в подобном. Здесь это было неправильно.
Через некоторое время привезли следующего погибшего. В первый раз дети участвовали в прощании, в следующий раз старших кадетов, учеников 10-11 классов, уже повезли на кладбище, на сами похороны. В группе школы офицеры-воспитатели сами писали, что на детей это произвело сильное впечатление и это очень тяжело. Из их же высказываний я узнала, что были мамаши, которые возмущались, что их и их детей не позвали на это «мероприятие». То есть реально люди, женщины, матери это воспринимали как шоу. И все эти процедуры сопровождаются причитаниями, томным пением молитв попов. Так распространяется культ смерти, путь в Царствие небесное, вперемешку с шевронами с черепами и матами.
Мы с сыном договорились, что он больше не пойдёт ни на одно из таких мероприятий. И он просто их прогуливал. Постепенно в эти ритуалы включали всё больше детей. В тех сёлах, где не было кадетов, привлекали обычных школьников. Там были флаги, строевой шаг и прочее. В одном из сёл района во время такого мероприятия несколько детей упали в обморок.
Отчётливо помню дни, когда происходила мобилизация. Людей хватали ночью из постели и отправляли в призывной пункт. По ночам слышен был лай собак и звуки машин. Как выяснилось позже, списки составляла администрация и потому главы сёл в погоне за планом вписывали в списки офицеров и «тех, кого не жалко». Отца одноклассницы сына мобилизовали, он был офицером. На следующий день девочка пришла в школу заплаканная. Дети сочувственно молчали, а классный руководитель пробубнил что-то про долг.
Учебный процесс в нашей школе стал как будто второстепенным. Гораздо важнее него стало участие в «патриотических» мероприятиях: плетение сетей, сбор «гуманитарки», встречи с участниками СВО. «Помню, как на линейке нам рассказывали про погибшего земляка, ему, кажется, лет 20 было, он учился в нашей школе. На линейке рассказывали о том, что его убили укронацисты», — вспоминает сын. Оценку по ОБЖ, например, можно было легко исправить, принеся тушёнку для «гуманитарки».
Постепенно сын понял, что всё кадетство свелось к постоянному маршированию к любому школьному событию: 8 марта, дню матери, 1 сентября, и репетициям под песни Шамана. Самое главное, чему учили, — это беспрекословно выполнять команды. Кто не слушался — тот отжимался. Старшие кадеты при этом были самыми заядлыми курильщиками в туалете и знали настолько многоэтажные маты, что уши сворачивались в трубочку. Подростки, как губка, впитывали истины, которые им преподавали — не высовывайся, подчиняйся, лицемерь, и будет у тебя всё как надо.
За время войны прощания с погибшими приобрели обыденный характер. «Встречать бойца» бегут все от мала до велика с восхищением и благоговением, с одобрения местного попа, повесившего «Z» на воротах церкви, и учителей, и чиновников всех уровней местной власти. И только и слышно колокол: «Баммммммм!…..»
«— А кого везут сегодня?
— Да это же Колька, они ещё с валькиным сыном вместе учились в одном классе.
— Ааа. Я и не знала, что он уехал на войну. Ой, пусть земля ему будет пухом. Беда-то кака…»
«Баммммммм!…..»
«Ладно, пойду я, дома ещё дел полно.. Надо же Колечка-то… как же жаль….»
«Баммммммм!…..»
Недавно в нашем районе торжественно установили памятник с табличками — именами погибших на СВО, рядом с мемориалом погибшим в Великой Отечественной, афганской и чеченской войнах. У этого монумента предусмотрены пустые таблички — для вписывания имён в дальнейшем. Это не укладывается у меня в голове… Авторы идеи «хоронят» ещё живых… И ни у кого вокруг, абсолютно ни у кого нет никаких сомнений, что это норма.
Весной 2025 уже стало обыденностью встречать траурные колонны с погибшими в войне 2-3 раза в неделю.
«Кадетскую форму сын сжёг в печке»
Когда мы с сыном написали заявление об уходе из кадетов, сославшись на загруженность по учёбе, его перестали приглашать участвовать в каких-либо мероприятиях, не награждали грамотами, как всех, на общешкольных линейках, а просто вручали в классе.
Кадетское руководство несколько раз пыталось разобраться, «почему же он ушёл». Однажды, когда сын шёл по улице, один из офицеров-воспитателей, толстый полковник, настоятельно пригласил его на разговор, в грубой форме расспрашивал об уходе, пытался сыграть на чувстве вины, говорил, что он возлагал на моего сына большие надежды.
В целом же после ухода из кадетов сына стали полностью игнорировать в школе, он стал не интересен ни своими отличными оценками, ни успехами в программировании и волонтерстве за пределами школы. Учителям он просто стал безразличен.
Я всё вспоминаю сцену из фильма «Академия смерти» Денниса Ганзеля и сцену в конце фильма, где главного героя выставляют за ворота школы зимой в том же, в чём он туда и зашёл — в шортах и футболке. И он идёт навстречу своей судьбе. Наша «академия смерти», конечно, не дотягивает до нацистской школы, но, как мне кажется, уверенными шагами идёт в ту сторону.
Прошло уже больше года, как мы уехали, сын учится в другой школе. Кадетскую форму он сжёг в печке, категорически не выносит камуфляж и военную символику. Однако, регулярно ему снится сон о том, что он в форме приходит в последний день учёбы на построение.
Мы уехали из России, потому что я больше не могла смотреть, как моего ребёнка готовят не к жизни, а к смерти. Смерть превозносят как высшее достижение, а гибель — как путь к признанию. Умри — и станешь героем, и в твой адрес прозвучит колокольный звон!
Сегодня я отчётливо понимаю: кадетство в России — это не воспитание, а приобщение к войне. Мы уехали, потому что я отчётливо поняла: общество, в котором мы жили, глубоко больно. Оно изуродовано до такой степени, что женщины оправдывают педофилов, если те «смыли грехи» на войне. Учителя больше не учат думать и чувствовать — они воспитывают тех, кто готов умереть по приказу. Это не патриотизм, это культ смерти, встроенный в систему образования, культуры и государственной пропаганды.
Я хочу, чтобы другие матери поняли это раньше, чем станет поздно, раньше чем зазвонит колокол.