Как проводилось исследование
Доклад подготовили ЛГБТК+ группа «Выход»* и фонд «Сфера»*. «Выход» был создан в 2008 году для защиты прав ЛГБТК+ сообществ. Группа проводит бесплатные консультации ЛГБТК+ людей и их близких, занимается просвещением, ведет мониторинг дискриминации. «Сфера» с 2011 года поддерживает российских ЛГБТ+ персон и организаций, в фонде есть программы юридической, психологической и экстренной помощи. С конца 2024 года «Сфера» также оказывает психологическую помощь цисгендерным гетеросексуальным женщинам.
Исследование состоит из двух частей — количественной (анкетирование) и качественной (интервью с экспертами).
Для подготовки количественной части социологи провели масштабный опрос — в нем поучаствовали более 6400 человек по всей стране. Возраст респондентов варьировался от 11 до 70 лет. Анкеты распространялись в соцсетях «Выхода», «Сферы», дружественных организаций и у блогеров. Также опрос можно было пройти в приложениях для квир-знакомств «Хорнет» и «Гриндр».
В качественную часть исследования вошли интервью с экспертами — юристами, правозащитниками, активистами и сотрудниками квир-медиа. Часть из них уехала из России, часть осталась. Эксперты объясняли, как сейчас работает репрессивное законодательство в РФ, и давали прогнозы на 2025 год.
Полное исследование можно прочитать здесь.
«Не все себя хоронят»
— В первую очередь, мы хотели оценить масштаб дискриминации на почве гомофобии и трансфобии, произошедших в России в 2024 году, и сравнить его с данными за 2022 и 2023 годы, — рассказывает социолог, экспертка по ЛГБТ+ исследованиям Нина Павлова. — Также мы стремились оценить, как повлияла на наших респондентов продолжающаяся волна репрессий против ЛГБТ+ людей. Эта волна напоминает снежный ком. В 2022 году в России приняли закон об ЛГБТ-пропаганде, в 2023 году — закон о запрете транс-перехода. Самым жестким стало решение об экстремизме (в конце 2023 года Верховный суд РФ признал экстремистским несуществующее «международное движение ЛГБТ» и запретил его деятельность в России — ЛБ). Все это происходило на фоне нарастающей риторики ненависти.
— Как бы вы определили 2024 год для российского ЛГБТ+ сообщества?
— На самом деле, ситуация парадоксальная. С одной стороны, было много тревожного, грустного и неприятного. После постановления Верховного суда РФ полицейские начали ходить с рейдами по гей-клубам. Когда все решили, что государство будет преследовать именно клубы, оно переключилось на случайных людей. Возбуждались [уголовные] дела об экстремизме — сейчас их уже более десятка. В конце года погиб Андрей Котов, это стало очень трагичным событием (предприниматель Андрей Котов был обвинён в создании экстремистской организации за проведение «туров для геев». Был арестован в начале декабря 2024 года, 29 декабря его нашли мертвым в СИЗО. Следователь сообщил, что это было самоубийство — ЛБ).
С другой стороны, сообщество вынуждено адаптироваться к происходящему. Думаю, это сродни тому, как люди адаптируются к войне. Вначале казалось, что это кошмар и ужас, и как мы теперь дальше будем жить. А спустя год — уже живем. Справляемся, но тяжело. Квир-люди приспосабливаются к тем ограничениям, которые уже есть.
Прошлый опрос мы запускали в начале декабря 2023 года, сразу после признания «международного движения ЛГБТ» экстремистским. Тогда было очевидно, что сообщество находится в панике — у людей повысилась чувствительность, страхи, подросли цифры по всем видам насилия и дискриминации. В этом году видно, что паника немного улеглась, многие цифры вернулись к уровню 2022 года.
Но стабильностью, конечно, не пахнет. У меня были ожидания, что ситуация выровняется, и она выровнялась, но при этом паника не схлынула полностью. В наших анкетах — много криков души, люди пишут, что им страшно, что они всего боятся. То есть, это все равно никуда не делось.
— Можно ли сказать, что все спрятались и ничего не происходит?
— Нет, далеко не все люди себя «хоронят». Эксперты мне рассказывали о лесбийских парах, которые планируют завести детей в России — и это происходит именно сейчас. Появляются новые инициативы в ответ на цензуру. Выходит самиздат, выходят зины (журналы небольшим тиражом — ЛБ). Даже пиратскую озвучку фильмов делают как надо, не пытаясь вычистить упоминания ЛГБТ+ людей.
Жизнь в России все равно продолжается. Мне кажется, это важная мысль, потому что часто все говорят, что стало хуже, кошмар-кошмар. Да, стало хуже, да, кошмар-кошмар. Но это не значит, что всё, теперь негде ступить ЛГБТ-человеку на российской земле. Люди как-то существуют.
Цитаты из исследования
«В 2023 году казалось, что всё плохо, всё ужасно. Теперь кажется, что всё плохо, всё ужасно, но с этим можно что-то делать».
(К., Дальний Восток)
«Ты как бы один, а отовсюду льётся эта вся пропагандистская история, и тебе кажется, что всё вообще ужасно, всё страшно, а все вокруг хотят тебе зла. Это очень сильно давит. Это очень сильно гнетёт. Есть ощущение сужающегося пространства».
(Саша, квир-активист, Уральский федеральный округ)
«[Происходит] нормализация насилия. То есть люди уже привыкают. Рейды по клубам не так сильно шокируют людей».
Ярослав Распутин*, гей-активист, журналист, блогер)
«Я чувствую себя вне закона просто за то, что я существую. Испытываю чувство несправедливости и ненависть по отношению к причастным к этому дискурсу. Чувствую, что всё неправильно, но я не могу на это повлиять здесь и сейчас. Хотя стараюсь на тихом уровне говорить о проблемах, ценностях и интересах комьюнити и о том, что всё это абсурд».
Асексуальная трансгендерная женщина, 23 года, Москва
«Замечаю, что я и мои знакомые даже тише говорят, когда темы заходят об ЛГБТ. Даже неосознанно оглядываются. Я ощущаю, что сжимаюсь, когда думаю, что нас кто-то мог услышать, или что то, что моя девушка взяла меня за руку или по-особенному приобняла, может показаться кому-то недопустимым».
Гомосексуальная цисгендерная женщина, 28 лет, Санкт-Петербург
«Месть, контроль, манипуляции»
— Что вас больше всего удивило по результатам исследования?
— Очень насторожили цифры по шантажу и вымогательствам. Они растут. Появилась новая тенденция — за годы наших исследований мы привыкли, что квир-людей чаще всего шантажируют анонимные мошенники в соцсетях. Они регистрируются в приложениях для знакомств, а потом выманивают деньги — за интимные переписки, за слитые нюдсы (интимные фотографии — ЛБ).
Сейчас все чаще шантажом занимаются знакомые, друзья, родственники, бывшие партнеры. Причем цели у вымогателей могут быть очень разными — от «не бросай меня, иначе я напишу заявление в полицию» до «перепиши на меня квартиру, иначе я расскажу, какой ты». Изменились мотивы шантажа — в 2023 году это были исключительно деньги, в 2024 году — месть, контроль и манипуляции. Вымогательствами также занимаются сотрудники правоохранительных органов, органов ЗАГС, врачи, сотрудники образовательных учреждений, коллеги, соседи.
В этом году мы впервые спросили у респондентов, сталкивались ли они с доносами. 14% опрошенных сообщили, что им этим угрожали. Один процент (90 человек) написали, что им известно о реально написанном доносе — жалобы чаще всего отправляли в полицию, а также работодателям, в администрации учебных заведений, органы опеки, ФСБ, прокуратуру, известным «борцам за традиционные ценности» (например, Екатерине Мизулиной).
— В 2022 году 30% ваших респондентов заявили, что подвергались в России различным видам насилия — от оскорблений и угроз до реальных нападений. В 2023 таких было гораздо больше, скачок — сразу на 13%. За прошлый год процент вырос еще на несколько пунктов, но уже не скачкообразно. С чем это может быть связано? Насилия стало меньше?
— Думаю, что это связано не с тем, что в обществе все стало хорошо, а с тем, что квир-люди закрываются и больше думают о том, кому и что они говорят. Они склоняются к тому, что непроверенному человеку ничего о своей ориентации не скажут. Соответственно, реже попадают в ситуацию насилия.
Ну, и радужный значок на улицу уже никто не наденет, все помнят историю про сережки (жительница Нижнего Новгорода получила пять суток административного ареста за ношение радужных сережек в виде лягушек, это признали демонстрацией экстремистской символики — ЛБ).
— В исследовании вы отмечаете еще одну новую практику — когда квир-люди, допустим, подали на кого-то в суд, а ответчик подал на них — «из-за ориентации, не подходящей России». И истец в итоге отказывается от попыток добиться справедливости. Это единичные случаи? Или складывается уже какая-то практика?
— Наши эксперты — юристы, адвокаты — отмечают, что подобные случаи уже не носят разовый характер. Думаю, это та же история, что и с шантажом. Теперь легче добиться от квир-человека, что ты хочешь. А что ты хочешь — зависит от тебя и ситуации. Чтобы человек, например, забрал иск или уволился, или вернулся, или дал денег, или еще что-то.
— В российскую полицию ЛГБТ+ люди обращаются все меньше и меньше? Если, например, произошло преступление на почве ненависти?
— Полиции никогда не доверяли, это видно из наших опросов. Цифры недоверия уже практически не растут, потому что, в общем-то, хуже некуда.
Цитаты из исследования
Есть примеры в ЛГБТ-парах, например, когда оба человека — ЛГБТ, они в какой-то ссоре расходятся, один идёт и пишет донос на второго. В этом отсутствует какая-то логика, на мой взгляд. Но люди это правда делают. Я уже не один раз встречаюсь с такими примерами.
Ян Дворкин, руководитель «Центра Т»
«Группа студентов с прошлого места учёбы вымогала 10 тыс. рублей: либо им деньги, либо они расскажут моим новым однокурсникам, что я бисексуальна».
Бисексуальная цисгендерная женщина, 19 лет, Тамбовская область
«Я гей, и у меня в ухе серьга; когда я возвращался домой с работы в автобусе, мне вырвали серьгу из уха. Двое мужиков с криками „он пидор, его убить мало“ вцепились в меня и порвали ухо. В автобусе никто не заступился, я попытался написать заявление в полицию, но мне сказали: „Ты же пидор, радуйся, что жив. Хочешь, мы примем заявление, но ты у нас пойдешь по статье о пропаганде ЛГБТ? Так что выбирай: или уходи и не пиши на нормальных людей заявления, или пиши, но мы тебя тоже привлечем“. Я просто ушёл».
Гомосексуальный цисгендерный мужчина, 39 лет, Москва
«Мужчина в метро заметил у меня радужный ремень, назвал больным и сказал, что зарежет».
Гомосексуальный трансгендерный небинарный человек, 20 лет, Москва
«На двери съемной квартиры, где мы живем с парнем, написали: „Сдохните пидоры“, заявление в полицию ничего не дало».
Гомосексуальный цисгендерный мужчина, 27 лет, Краснодарский край
«Удивительно, но мой бывший партнер, трансгендерный парень, угрожал мне доносом Кадырову из-за расставания и из-за того, что я просил вернуть украденные им деньги».
Пансексуальный агендерный человек, 19 лет, Ханты-Мансийский автономный округ
«Бывший приятель в пылу спора угрожал, что напишет заявление, что я „пидорас, продался госдепу за доллары“, говорил: „Я отцу напишу, и отправят тебя под Курск“».
Пансексуальный трансгендерный небинарный человек, 25 лет, Москва
«Написали соседи, пришёл участковый. Провел беседу, сказал, что нехорошо, что двое мужчин живут вместе в одной квартире. Сказал, что он замнет дело, потому что он нормально относится к „таким, как мы“, но нам лучше уехать или разъехаться, ведь это временно. Всё равно в итоге из-за того, что мы геи, нас привлекут к ответственности».
Гомосексуальный цисгендерный мужчина, 39 лет, Москва
«Точечные наказания абсолютно рандомных людей»
— Стало ли понятно, за что конкретно возбуждают уголовные дела в отношении квир-людей?
— Сейчас в России есть большая неопределенность правовых норм, которая дает государству возможность терроризировать представителей ЛГБТ+ сообщества. И применить этот террор могут против кого угодно. Из-за того, что ты не знаешь, в какой момент придут за тобой, ты будешь бояться, паниковать и не высовываться. Как сказала наша экспертка, журналистка Мария Лацинская (телеграм-канал «Лесбийское лобби»), российская власть использует «точечные наказания абсолютно рандомных людей без какой-то системы и в регионах, и в маленьких городках».
Эти правовые нормы настолько непонятны, невнятны и размыты, их настолько широко можно интерпретировать, что, кажется, можно просто сказать: «А вот этот человек — гей» — и это уже повод чуть ли его не посадить.
— Но за ориентацию пока не сажают?
— Пока еще нет прецедентов, когда просто схватили за руку человека, выяснили, что он гей, и посадили. Но юристка организации «Выход» Ксения Михайлова приводила в пример кейс ульяновского предпринимателя Ильи Журавлева (в марте 2025 года его приговорили к 3 годам колонии за «участие в экстремистской организации» и «понуждение к сексу» — ЛБ). Из всего описания его действий к деятельности экстремистской «организации ЛГБТ» относится только то, что он предлагал людям совершать именно однополые сексуальные действия. В других уголовных делах об экстремизме пока нет случаев, чтобы человека хватали только за ориентацию, всегда были какие-то сопутствующие факторы. Но мы не можем утверждать, что так же будет завтра, послезавтра.
— Кажется, гайки все равно будут закручиваться…
— С экспертами мы говорили о прогнозах на будущее. В основном все настроены пессимистично, но при этом есть у некоторых ощущение, что хуже быть уже просто не может. Наши собеседники считают, что вряд ли [российские власти] придумают что-то новое, решение об экстремизме — как будто крайняя, наивысшая точка. Куда еще дальше?
— Ну, сроки по экстремистской статье — вполне реальные.
— «Экстремизм» воспринимается плохо, потому что еще и слово страшное. Как мне сказал кто-то из экспертов, «раньше били, потому что пидор, а теперь, потому что экстремист».
А ещё решение об экстремизме имеет очень странные и разнообразные последствия. И не только потому, что в обществе усиливается ненависть и растет насилие. Оно влияет, например, на трудоустройство. Если раньше квир-персону не брали на работу или увольняли, это могло быть связано с тем, что работодатель — гомофоб, у него другие ценности. Сейчас могут уволить потому, что боятся «как бы чего не вышло». А не привлечет ли квир-персона внимание к организации? А не будет ли проблем? То есть, возможно, руководитель в глубине души поддерживает ЛГБТ+, но боится. Тем более, никто не знает наверняка, за что наказывают. Такие косвенные страхи тоже выливаются в дискриминацию и ограничения.
— К врачам теперь тоже многие опасаются ходить?
— Тут есть большая разница между цисгендерными (у кого гендерная идентичность совпадает с гендерным маркером, приписанным при рождении) и трансгендерными (у кого эта индентичность не совпадает) людьми. Цис-люди к стоматологу, скорее всего, попадут без особых вопросов. Но поход к гинекологам (у женщин) или к урологам и проктологам (у мужчин) может стать проблемой. 29% наших респондентов хотя бы раз отказались от посещения врача в 2024 году из-за страха столкнуться с дискриминацией или предвзятым отношением
У транс-людей этот показатель еще выше — 53%. В общем-то, понятно почему. Если они на гормонотерапии, если у них есть швы после операций — то им очень тревожно идти к медикам, потому что неизвестно, как те на это отреагируют. Есть случаи, когда транс-люди вообще не посещают медучреждения — даже в случаях экстренной ситуации.
Цитаты
«В 2024 году я не сталкивалась с дискриминацией на работе просто потому, что работы у меня не было. После трансфобного законопроекта 2023 года меня перестали брать даже на подработки-однодневки, которые помогали мне зарабатывать хоть какие-то деньги самой».
Гомосексуальная трансгендерная небинарная женщина, 34 года, страна ЕС, до переезда — Московская область
«Работал в „Золотом Яблоке“ в службе безопасности. Кто-то слил мою анкету в Хорнете… После того случая отношение ко мне изменилось на предвзятое. Вплоть до увольнения».
Гомосексуальный цисгендерный мужчина, 23 года, Воронежская область
«Летом 2024 года я работал менеджером по подбору персонала. У меня выявили ВИЧ, и начальство узнало об этом и о том, что я гей. Меня начали притеснять и избегать как чумы, потом дали заявление на увольнение по собственному и поставили перед фактом: если я не подпишу, то они устроят ад мне на работе».
Гомосексуальный цисгендерный мужчина, 21 год, Санкт-Петербург
«На приёме гинеколога мне сказали, что секса между женщинами не существует; что-то еще говорили повышенным тоном, осмотрели меня поверхностно, мне хотелось уйти быстрее, это не первый раз, с гинекологами всегда проблемы какие-то».
Гомосексуальная цисгендерная женщина, 22 года, Томская область
«Проще прийти к тем, у кого открыты двери»
— Некоторые ваши собеседники были удивлены действиям российских властей. Потому что все ждали, что в поиске «экстремистов» в первую очередь силовики пойдут к ЛГБТ+ активистам, а они пошли в гей-клубы. Почему так произошло?
— Да, все были уверены, что репрессии начнутся против организаций и публичных активистов. Тем более, что в решении суда упоминался фонд «Сфера», говорилось о том, что власти установили «281 физическое лицо, пропагандирующее ЛГБТ-идеологию». Правда, с тех пор этот список нигде не появился. Не понятно, существует ли он и кто в него входит.
Против «Сферы» дела так и не завели, как и против других организаций. Многие эксперты считают, что ЛГБТ+ организации были хорошо подготовлены и сразу после выхода решения Верховного суда сразу начали действовать. Кто-то уехал, кто-то принял меры безопасности. А гей-клубы вообще не думали о том, что за ними придут. Потому что, честно говоря, никто этого не мог предположить. Это одна версия. Вторая версия — российские власти решили, что ЛГБТ+ организации все уехали, никого в России не осталось, поэтому и занялись клубами.
Я думаю, что самое точное объяснение — это уменьшение приложенных усилий. Потому что проще прийти к тем, кто на поверхности, у кого открыты двери, есть часы работы и т.д. Собеседники мне говорили, что все полицейские знают, если на их участке есть гей-клуб. Даже если вывески нет, даже если он работает неофициально — силовики знают, куда идти. И если они побывали в клубе с рейдом, уголовное дело заводится далеко не всегда, а жизнь заведения меняется. Используются способы обезопасить себя. Кто-то закрывается, кто-то меняет вывеску, а кто-то вешает на дверь рекламу службы по контракту.
— А ЛГБТ+ организации в России остались?
— Об этом сложно говорить. Потому что, как говорят эксперты, которые остались в России, они сами друг друга иногда не могут найти. Организации настолько ушли в подполье, что теперь им самим сложно понять, как и кто работает. Плюс есть организации, которые объявили о своем закрытии. Но некоторые из них это сделали, чтобы за ними не пришли, а вообще-то работать они продолжают.
Конечно, в России сейчас невозможно открыто написать — мы ЛГБТ+ организация, работаем оффлайн, приходите к нам. Это точно нельзя. Все обходят это по-разному. Кто-то перешёл в онлайн и проводит онлайн-встречи, онлайн-посиделки, онлайн-лекции и так далее. Оффлайн сильно сокращается. Хотя организации могут, например, арендовать помещение и устроить какую-то вечеринку или другое мероприятие.
Из-за страха, что тебя могут найти по каким-то ключевым словам, возникают различные эвфемизмы. Например, одна общественная организация в своих соцсетях и рассылках использует оборот «сами знаете кто» вместо «ЛГБТ». Это такой порог входа. Но человек, который, например, только что-то понял про себя и хочет найти сообщество, хотя ничего не знает — ему сложнее. Все чаты теперь закрыты, группы закрыты — и еще найди их теперь.
— В первую очередь, речь идет об ЛГБТ+ подростках?
— Это одна из самых уязвимых категорий. Они находятся в зависимом положении, не могут принимать решения самостоятельно, подвержены домашнему насилию и насилию со стороны сверстников.
Наш эксперт Роман Поляков (проект «Queerorama») общался с такой аудиторией и рассказал нам, что некоторые подростки сейчас даже не знают, где искать информацию о том, что «с ними так или не так». При том, что они умеют пользоваться интернетом, знают про блокировки, про VPN. Но сейчас они начинают проходить этап поиска информации заново, как в девяностые. Книги, статьи в интернете как будто потерялись. И багаж, который формировался десятилетиями, оказался под цензурой, спрятанным для новых поколений.
Цитаты
«Я вижу в этом какой-то фатализм. Люди смотрят все-таки эти новости, люди о них знают, и какое-то напряжение есть, но они не перестают ходить в гей-клубы. Я вообще не удивился бы, если бы они стали ходить больше. Я даже не знаю, как это назвать, когда человек такой: да, это страшно, да, это может случиться, но что я с этим сделаю?»
Ярослав Распутин, гей-активист, журналист, блогер
Изоляция и одиночество
— Ваша экспертка, журналистка Мария Лацинская сказала, что основные слова прошлого года для нее — это «изоляция», «одиночество», «страх» и «стирание культуры». Что влияет на чувство изоляции больше — отношение российских властей или российского общества?
— Мне кажется, что это комплексное воздействие. Самый важный фактор, конечно, — риторика властей РФ, новые законы. Если бы не было их, то каким бы гомофобным российское общество ни было, всё равно было бы не так страшно. Анти-ЛГБТ законы провоцируют всплеск гомофобии. Раньше родные наших респондентов или не высказывались против ЛГБТ, или даже были, может быть, нейтрально настроены. Но теперь по телевизору всё это критикуют, а старшее поколение подвержено пропаганде. И родители, бабушки-дедушки становятся более негативно настроены.
Плюс некоторые российские медиа ставят плашку «ЛГБТ запрещено в России». Это делается «на всякий случай». Нет такого требования. Но все пытаются такую плашку поставить, чтобы точно не попасть под статью. Это тоже воздействует на россиян, потому что формируется общественное убеждение, что и сами квир-люди под запретом, не просто какая-то информация, идеология или деятельность.
Страх тоже влияет на чувство изоляции. Человек читает новости и понимает, что все плохо, а все, действительно, плохо. Из-за этого нарастает ощущение, что ты один и никому нельзя ничего сказать. Мы каждый год спрашиваем людей для нашего исследования — насколько вы открыты перед близкими. В 2022 году больше половины респондентов были открыты большинству своих друзей. Через год, на фоне объявления об экстремизме они уже были не готовы говорить о своей ориентации большей части знакомых. Сейчас ситуация стала чуть лучше, но всё равно, люди более закрыты, чем раньше.
Ещё один важный фактор — где находятся наши респонденты. Одно дело — мегаполисы, Москва, Санкт-Петербург. Особенно Петербург. По нашим данным, это самый открытый и принимающий город в РФ. А другое дело — отдаленные российские регионы. Думаю, человек в маленькой национальной республике испытывает гораздо большую изоляцию и одиночество, чем в городах-миллионниках.
— А насколько вы изучили ситуацию в небольших регионах?
— Из нескольких регионов у нас совсем не было респондентов — это Тыва и Чукотка. В ряде других были единичные анкеты — Калмыкия (1 человек), Ингушетия (1 человек), Ненецкий автономный округ (1 человек). Но отсутствие данных — это тоже данные: значит, квир-люди из этих регионов (а наверняка в каком-то количестве они все же там есть) не выходят на нас, а мы — на них. Возможно, они очень закрыты и менее охотно участвуют в опросах. Плюс эти регионы не густонаселенные. А вообще у нас Дальний Восток и Северный Кавказ — самые недопредставленные в исследовании.
Цитаты
«В моём городе много активных и агрессивных гомофобов. Они создают фейковые аккаунты в соцсетях и предлагают знакомство. Когда я отвечаю: „Не встречаюсь с незнакомыми людьми“, мне чаще всего пишут что-то вроде: „Мы тебя уже вычислили, мы знаем твой адрес, мы знаем, где ты работаешь, мы знаем твоих родителей. Беги из города, либо тебе конец!“ В моём городе были чудовищные убийства на гомофобной основе. Я до сих пор не могу пережить смерть моего коллеги от рук 18-летнего гомофоба. Его и в семье не принимали. И семья с облегчением хоронила своего талантливого сына».
Гомосексуальный цисгендерный мужчина, 44 года, Забайкальский край
«Хоть я и живу много лет в Москве, после того, как в родном посёлке узнали о моем переходе, мне десятки человек писали в личку, распространяли мои фото по чатам в посёлке».
Бисексуальная трансгендерная женщина, 27 лет, Москва
«Нет столько полиции, чтобы всех поймать»
— Ваша экспертка, специалист по международной адвокации из кризисной группы СК SOS* Люся Штейн заявила, что новые репрессивные законы и постановления никак не повлияли на положение ЛГБТ+ людей на Северном Кавказе, потому что «оно и так было плохим».
— Да, уровень государственного и негосударственного насилия в республиках Северного Кавказа выше, чем в остальных регионах РФ. Отмечу, что местные власти принципиально не используют статьи, прямо связанные с ЛГБТ+. То есть, там никого не штрафовали за пропаганду нетрадиционных отношений.
— Потому что представителей ЛГБТ+ на Северном Кавказе «нет»?
— Именно. А если их «нет», как же за это будут наказывать. Это не отменяет того, что люди попадают в подвалы, их пытают и так далее…
В 2024 году в северокавказских республиках появилась новая тенденция — ЛГБТ+ людей преследуют за распространение порнографии. Причем задержанные никак не были связаны с порноиндустрией. Но в их телефонах находили интимные фотографии, которые они присылали в личных сообщениях своим партнерам. Представителям СК SOS известно минимум о четырех подобных уголовных делах за 2024 год. Распространение порнографических материалов сейчас — это такой «спутник» дел об экстремизме.
— Насколько практики Северного Кавказа могут копироваться в других регионах?
— Есть примеры, как подставные свидания использовались в Чечне, потом «ловить на приманку» стали в Дагестане. И дальше такие «свидания» уже вышли за пределы Северного Кавказа. Понятно, что это не геометрическая прогрессия — «вчера была Чечня, а завтра уже и до Москвы дойдем». Регионы все-таки очень разные. И я бы не стала утверждать, что рано или поздно вся Россия превратится в Чечню, в Северный Кавказ. Но, да, практики заимствуются.
Вообще региональные различия — интересная тема. Потому что в некоторых регионах прямо клепают дела о пропаганде ЛГБТ. В других регионах видно, что силовики изо всех сил пытаются привлекать представителей сообщества за экстремизм. А в каких-то местах вообще ничего не происходит.
— Что ваши собеседники говорят о создании ЛГБТ-реестра, информация о котором появилась в независимых СМИ в начале этого года?
— В момент появления эта новость вызвала панику в сообществе. Но сейчас многие считают — на создание такого реестра у силовиков просто нет ресурсов. Эксперты, которые остаются жить в России, обращают внимание, что нет столько полиции в нашем регионе, чтобы каждого человека поймать и в реестр внести. И нереалистично говорить, что скоро прям всех посадят.
Друг был в Чечне в командировке. Его похитили на подставном свидании, отвезли в лес, там похитители представились спецслужбами, заставили друга со своего аккаунта в дейтинг-приложении написать нужному им человеку, позвать на подставное свидание. Далее вымогали деньги, угрожали устроить аутинг на работе, среди друзей и родителей».
Гомосексуальный цисгендерный мужчина, 36 лет, Москва
«География преследований очень различается. Есть регионы, в которых этого нет. Есть регионы, в которых это сплошь и рядом. Причём не всегда речь идет о пропорциональности населения. Скорее всего, это работает по принципу желания выслужиться».
Анна Ерошенко, квир-фем активистка
«Я думаю, что эти дела [об экстремизме] проходят исключительно для галочки, в зависимости от того, насколько мотивирован тот или иной регион».
Владимир, юрист, Москва
«Как дальше будет развиваться ситуация вообще непонятно, потому что это невозможно предсказать в нашем государстве. Даже юристам, которые работают с правоохранительными органами. И даже сами правоохранительные органы ничего не знают, они просто согласовывают это всё с вышестоящим начальством».
Наталья, Уральский федеральный округ
«Я уверена, что те, кто занимается этим [делами против ЛГБТ+ людей] (и прокуратура, и следствие), на самом деле сами не до конца уверены, как это работает, но им нужно создать дело. И жертвами становятся обычные люди».
Диля Гафурова, руководительница фонда «Сфера»
*признан(а) в России иноагентом.