Глава российского ФСИН Аркадий Гостев на открытии выставки к 200-летию восстания сравнил декабристов с террористами и экстремистами и раскритиковал идею создания специальных колоний для осужденных по экстремистским и террористическим статьям сегодня. Он заявил, что Николай I уже совершал такую ошибку — запер декабристов в общем каземате и этим только объединил их.
Министр юстиции Константин Чуйченко назвал события 1825 года регрессом и подчеркнул, что России не нужны потрясения, войны и революции. А в октябре этого года в Иркутске на площади декабристов установили памятник, но совсем не декабристам, а «иркутянам, погибшим при исполнении воинского долга» — скульптура изображает участников войн в Афганистане, Чечне и Украине.
В 1825 году в России произошло то, чего никто не ожидал. Против самодержавия восстали не доведенные до нищеты крестьяне, а главная опора власти — офицеры армии и флота. Они хотели не просто сменить одного правителя другим, как это бывало раньше, а установить в России принципиально новый политический строй, ввести выборы и Конституцию. Декабристы потерпели поражение. Более ста из них оказались на сибирской каторге и в ссылке. Однако вместо того, чтобы тихо доживать свой век в глуши, они с необычайной энергией взялись за преображение края, в который их сослали.
«Свободные мысли»
В 80 км от Иркутска, на берегу Ангары стоит село Олонки. Местная школа носит имя своего основателя — Владимира Раевского, «первого декабриста» России. К моменту, когда его соратники вышли на Сенатскую площадь, он уже четвертый год сидел в одиночной камере.
Раевский родился в богатой помещичьей семье. В 16 лет его зачислили в кадетский корпус учиться артиллерийскому делу. Там он и познакомился с будущими декабристами, тоже молодыми кадетами. «С ними в первый раз осмелился я говорить о царе, яко о человеке, и осуждать его поступки» — вспоминал Раевский. Однако его учеба продлилась лишь год — началась Отечественная война, и 17-летний кадет отправился сражаться с войсками Наполеона. За битву при Бородине он получил золотую шпагу, а концу войны дослужился до поручика.
Самая либеральная эпоха и ее окончание
Эпоха, на которую пришлась юность Раевского и других декабристов, а это последнее десятилетие перед войной 1812 года, была одной из самых либеральных в истории российской монархии. Царь Александр I разрешил дворянам свободно выезжать из России и ввозить в страну иностранные книги, ввел всеобщее начальное образование, а также устранил сословные различия в учебных заведениях, даровал университетам автономию и право самим избирать себе ректоров. Городам вернули право выбирать органы местного самоуправления и своего главу. Царь впервые дал крепостным крестьянам право освобождать себя и свои семьи за выкуп. Для каждой сферы государственного управления он создал профильные министерства, а для судебных разбирательств — Сенат. Это был важный шаг на пути к разделению ветвей власти. Вторжение Наполеона прервало реформы — перед страной встали гораздо более насущные вопросы выживания.
После победы над французами вернувшиеся из европейского похода офицеры ожидали, что Александр I продолжит курс либеральных реформ. Многие ждали полной отмены крепостного права и провозглашения Конституции. Однако в глазах самого царя и его консервативного окружения захлестнувшая Европу кровавая война была как раз-таки следствием Французской революции с ее вольностями и гражданскими правами. После 1812 года император стал воспринимать старый уклад как залог спокойной и стабильной жизни.
В 1819 году Раевский вступил в тайное офицерское общество, участники которого выступали за введение Конституции и парламентской монархии. В будущем их и назовут декабристами.
Важным шагом на пути к этому они считали просвещение народа, прежде всего солдат, которые в массе своей были неграмотными крестьянами, оторванными от семей на 25-летний срок военной службы. Раевский организовал в своем полку солдатскую школу и сам начал в ней преподавать.
«У Раевского была продуманная система пропаганды своих идей среди солдат»
— писал позже следователь в его уголовном деле. Им были составлены особые прописи по русскому языку, географии, истории, поэзии. Эти курсы охватывали все стороны политической подготовки учащихся. Подготовка начиналась с уроков правописания. В качестве примеров Раевским давались слова: „Свобода, Равенство, Конституция“. На уроках истории освещались события, раскрывающие величие русского народа, его славу, борьбу за национальную независимость и вольность. С особой любовью говорилось о Новгороде. На уроках географии шла речь о формах государственного управления. Здесь говорилось о деспотическом, тираническом характере русского монархического правления и пропагандировалась мысль о конституционном правлении. Обучая поэзии, Раевский брал такие примеры, которые внедряли в сознание учащихся свободные мысли и ненависть к самодержавному тирану».
Офицеры-сослуживцы были в курсе «школьной программы» Раевского, и в начале 1822 года отправили в Петербург донос. Друг Раевского, поэт Александр Пушкин, одним из первых узнал об этом и успел предупредить его буквально за несколько часов до ареста. Этого времени Раевскому хватило, чтобы уничтожить документы, которые могли бы вывести следствие на других участников тайного общества и разгромить общество заговорщиков задолго до событий на Сенатской площади.
Суть обвинения состояла в том, что Раевский под видом просветительской работы «старался поселить в солдатах такие чувства, которые наполняли не голову, но грудь, и которые б говорили не рассудку, но воспламеняли бы только сердце». Следствие продлилось пять с половиной лет, почти все это время Раевский провел в одиночной камере. В тюрьме он узнал и о восстании декабристов.
«Певец в темнице» Владимира Раевского
Как истукан, немой народ
Под игом дремлет в тайном страхе:
Над ним бичей кровавый род
И мысль и взор казнит на плахе.
Во прах и Новгород и Псков,
Конец их гордости народной.
Они дышали шесть веков
Во славе жизнию свободной.
С тех пор исчез как тень народ,
И глас его не раздавался
Пред вестью бранных непогод.
На площади он не сбирался
Сменять вельмож, смирять князей,
Слагать неправые налоги,
Внимать послам, встречать гостей,
Стыдить, наказывать пороки,
Войну и мир определять.
Он пал на край своей могилы,
Но, рано ль, поздно ли, опять
Восстанет он с ударом силы!
В 1827 году суд признал Раевского виновным, лишил его дворянского звания и приговорил к бессрочной ссылке в Сибирь. Это наказание было мягче, чем у декабристов, вышедших на Сенатскую площадь: в Сибирь он шел без кандалов на ногах, ему не нужно было отбывать каторгу в рудниках, а место для поселения он мог выбрать себе сам. И выбрал он ангарское село Олонки.
В Олонках Раевскому дали землю под сенокос, чтобы он мог заняться крестьянским трудом. Ссыльный быстро обжился на новом месте: построил дом, а затем мельницу и начал молоть зерно сперва для себя, а затем и для всей округи. Крестьянская община в Олонках доверила ему как самому грамотному вести торговлю с соседями от имени всего села. Постепенно богатея, Раевский завел лошадей и первым в Олонках занялся огородничеством: построил парники, выращивал овощи и даже дыни с арбузами. В те годы тепличное хозяйство еще не было известно сибирякам, и нововведения Раевского произвели на крестьян большое впечатление — многие стали перенимать у него эти новшества и сами стали строить парники, выращивая овощи из семян, которыми с ними с охотой делился декабрист.
Раевский открыл в Олонках библиотеку и бесплатную школу для крестьянских детей, в которой сам же и преподавал. Чуть позже в школу стали приходить и взрослые. Одной из его учениц была крещеная бурятка, 18-летняя Евдокия Середкина. 34-летний Раевский влюбился в молодую девушку, и на втором году его ссылки они поженились.
Спустя 30 лет император Александр II помиловал декабристов, и Раевскому разрешили вернуться на родину. Он ненадолго приехал домой повидать родных, и сразу вернулся в Олонки, где его ждала жена и девять детей. После помилования Раевский активно занялся публицистикой. Для «Иркутских губернских ведомостей» он писал статьи, в которых критиковал бесправное положение русских крестьян.
Крепостное право декабрист считал одним из самых страшных пороков российского общества: «Свободные наши предки с ужасом взглянули бы на презрительное состояние своих потомков. Они не дерзали бы верить, что русские сделались рабами и мы не видим своего унижения в рабстве народном. Досадно и смешно слышать частые повторения, что народу русскому дать свободу и права — рано. Будто бы делать добро может быть рано».
В стихах, которые Раевский писал на протяжении всей жизни, хорошо видно, как менялось его отношение к Сибири. Еще на пути в ссылку он писал: «Я буду жизнь влачить, как тень, в жилье тунгуса и бурета, где вечно царствует зима и где природа как тюрьма». А спустя несколько лет уже из Сибири он писал: «Здесь берег мой, предел надежд, желаний, гигантских дум и суетных страстей. Здесь новый свет, здесь нет на мне цепей. И тихий мир в замену бед, страданий, светлеет вновь, как день, в душе моей».
Умер Владимир Раевский в Олонках, в возрасте 78 лет — 40 из них он провел в Сибири. Сегодня рядом с его могилой стоит школа, которая до сих пор носит имя декабриста.
«Я решился остаться в Чите»
Отец Дмитрия Завалишина был генералом и близким соратником Александра Суворова, а сам юноша выбрал для себя карьеру морского офицера. За два года до восстания декабристов 18-летний Завалишин побывал в Калифорнии. Ему так понравился этот край, что он решил сделать его частью России и провел несколько месяцев, переманивая местных чиновников на сторону русского императора. Заручившись поддержкой части из них, Завалишин вернулся в Петербург и представил императору план колонизации Калифорнии, но Александр I посчитал эту идею авантюрой.
Однако неудача лишь раззадорила Завалишина, и он взялся за еще более амбициозный план: начал искать добровольцев, желающих переселиться с ним в Калифорнию, но не любых, а разделяющих демократические взгляды. Там, на американской земле, подальше от российских властей, эти люди должны были основать колонию на республиканских принципах: русскую, но без императора и крепостного права, зато с Конституцией и гражданскими правами. Эти идеи и привели Завалишина в общество декабристов, а всего через пару месяцев его арестовали вместе с другими заговорщиками. При этом сам он на Сенатской площади даже не был — в момент восстания он находился в Поволжье.
Суд лишил 34-летнего Завалишина дворянского звания и приговорил к 20 годам забайкальской каторги.
Как Завалишин отбывал каторгу
Каторга для человека, отлично умеющего находить общий язык с окружающими, судя по его собственным воспоминаниям, не была такой уж страшной: «Перед тем, как идти на работу, начиналась суета: несут на место работы книги, газеты, шахматы, завтрак, чай и кофе, складные стулья и ковры. Казенные рабочие в то же время везут носилки, тачки и лопаты. Наконец приходит офицер и говорит: «Господа, пора на работу. Кто сегодня идет?» Потому что по очереди многие сказываются больными и объявляют, что не могут идти. Если уж слишком мало собираются, то офицер говорит: «Да прибавьтесь же, господа, еще кто-нибудь. А то комендант заметит, что очень мало». На этот раз кто-нибудь и отзовется: «Ну, пожалуй, и я пойду». Больше шли, кому надо было повидаться с кем-нибудь из товарищей из других казематов. Вот выходят, и кто берет лопату для забавы, а кто нет. Место работы превращается в клуб; кто читает газеты, кто играет в шахматы. Солдаты поставят ружья в козлы и лягут спать; офицер или надзиратель за работой угощаются остатками нашего завтрака или чая, и только завидя издали где-нибудь начальника, для церемонии вскакивает со стереотипным возгласом: «Да что ж это, господа, вы не работаете? Часовые вскакивают и хватаются за ружья; но начальник прошел (он и сам старается ничего не видеть), и все возвращается в обычное нормально-ненормальное положение».
После 12 лет такой «каторги» Завалишину заменили ее на ссылку в Чите. Там декабрист с энтузиазмом принялся преображать быт забайкальцев. Во-первых, стал учить крестьян огородничеству. Для этой цели он выписал из европейской России семена разных овощей, и на своем участке разбил хозяйство. Оценив выгоды огородничества, местные жители быстро начали следовать его примеру.
Во-вторых, он стал выписывать в Читу лекарства, о которых раньше в этих краях не слышали, а на своем огороде начал выращивать лекарственные травы. В-третьих, Завалишин выписал для читинских детей множество книг, в первую очередь учебники по грамматике и арифметике. В-четвертых, он составил первую научную карту читинских окрестностей. Наконец, декабрист написал несколько эссе, в которых доказывал восточно-сибирскому генерал-губернатору, что именно Чита должна стать центром Забайкальской области — тогда это еще далеко не было очевидно. Когда Чите в 1851 году все же дали статус города и областного центра, читинцы чествовали декабриста, как человека, благодаря которому это стало возможным.
После амнистии 1856 года Завалишин мог вернуться на родину, но решил остаться в Чите и занялся публицистикой. В журнале «Морской сборник» он печатал статьи, которые сегодня мы бы назвали антикоррупционными расследованиями. В них декабрист подробно разбирал, как местные чиновники разворовывают бюджет и призывал бороться «со здешним мощным злоупотреблением». На этой почве его отношения с местными властями, поначалу довольно неплохие, стремительно испортились.
Сперва местные власти предложили Завалишину уехать из Читы по-хорошему — благо, разрешение императора на это у него было. Но Завалишин отказался, и тогда иркутский генерал-губернатор Николай Муравьев-Амурский отправил в Петербург прошение о принудительной высылке Завалишина из Читы обратно в европейскую Россию. В итоге декабриста выслали в Казань «под бдительный полицейский надзор». Это был первый в истории случай «реверсивной ссылки» из Сибири обратно на запад.
После возвращения из Сибири Завалишин прожил долгую жизнь, написал воспоминания и умер в 1892 году в возрасте 87 лет, пережив всех других декабристов. А в 2004 году в Чите в память о заслугах Завалишина перед городом в его честь назвали местную набережную.
«По выходе из заключения он оказался совсем разучившимся говорить»
В 15 км от Иркутска, в месте, где в Ангару впадает речка Куда, стоит вырезанная прямо из скалы скамейка. Это место уже почти двести лет в народе называют Камчатником. Когда-то рядом стоял дом декабриста Иосифа Поджио, он же и вырубил скамейку, с которой открывается прекрасный вид на скалы и Ангару.
Поджио родился в 1792 году в семье переехавших в Россию итальянца и француженки. Как и Раевский, он прошел Отечественную войну, но после нее ушел из армии из-за болезни. Вместе со своим старшим братом Александром он вступил в тайное офицерское общество незадолго до выступления на Сенатской площади. От других заговорщиков Иосифа Поджио отличался радикальными взглядами: он выступал за полное свержение монархии и установление в России республики.
В момент восстания 33-летний Поджио находился в своем имении недалеко от Киева. Дело в том, что декабристы сами никогда не знали точную дату восстания. Подавляющее большинство из них было против цареубийства и даже просто насильственного свержения императора, поэтому они решили ждать естественной смерти Александра I. Выступить планировали в самый уязвимый для власти момент, когда прежний монарх уже скончается, а новый еще не взойдет на престол.
Внезапная смерть от болезни 47-летнего Александра I застала их врасплох и заставила выходить из подполья в спешке. Узнав о разгроме восставших, Поджио попытался собрать уцелевших соратников, чтобы вместе освободить арестованных, но не успел — через несколько дней его самого схватили. Его супруга Мария к тому моменту была беременна — через несколько месяцев она родила сына, которого Поджио так и не увидел.
Суд приговорил декабриста к восьми годам сибирской каторги, но его не отправили на каторгу, а по просьбе его тестя, генерала Бороздина, оставили на бессрочное заключение в одиночной камере Шлиссельбургской крепости в полной тайне от всего мира. Причина была в том, что Бороздин боялся, что его дочь Мария отправится вслед за мужем в Сибирь. Он изначально был против их брака и даже лишил дочь приданого. В Поджио его не устраивало и то, что он был итальянцем-католиком, и то, что он был вдовцом с четырьмя детьми. Несмотря на сопротивление генерала Иосиф и Мария поженились в начале 1825 года — всего за несколько месяцев до выступления на Сенатской площади.
Генерал Бороздин позаботился о том, чтобы Мария не узнала, где находится ее муж. Несколько лет она безуспешно разыскивала его, отправляла письма во все инстанции и даже императору, умоляя его раскрыть ей место ссылки своего мужа. Но на свои запросы Мария получала отписки. После восьми лет, которые Поджио провел в одиночной камере, а его супруга — в безуспешных поисках, отец Марии поставил дочери условие. Он согласился раскрыть ей место заключения мужа и даже дать добро на замену тюрьмы сибирской ссылкой, но только если она разведется с ним, обещает выйти замуж за другого и никогда не будет помышлять о побеге в Сибирь. Мария дала согласие, Поджио освободили из тюрьмы и отправили в ссылку.
К тому времени это был уже глубоко больной человек: «За эти годы он видел только своего тюремщика да изредка коменданта. Его оставляли в полном неведении всего, что происходило за стенами тюрьмы, его никогда не выпускали на воздух, и, когда он спрашивал у часового: ’’Какой у нас день?’’, ему отвечали: ‘’Не могу знать’’. Сырость в его тюрьме была такова, что все его платье пропитывалось ею; табак покрывался плесенью; его здоровье настолько пострадало, что у него выпали все зубы. По выходе из заключения он оказался совсем разучившимся говорить: нельзя было ничего разобрать из того, что он хотел сказать», — писала Мария Волконская.
В 1834 году Поджио прибыл в Иркутске, откуда его отправили на поселение в Усть-Куду — село в 15 км вниз Ангаре. Всю дорогу до места ссылки Поджио ничего не знал о судьбе жены. «Ни годы, ни крепость не умалили его любви к жене, и он ехал в Иркутск, уверенный, что найдет ее там, а если нет, то выпишет немедленно к себе. Ни у кого не хватило духу сообщить ему весть и нанести новый удар бедняку, уже так много переиспытавшему в крепости», — вспоминали декабристы.
В Усть-Куде Поджио построил себе дом, а через пять лет к нему переехал отбывший каторгу старший брат Александр. Поджио быстро стал душой декабристского сообщества в Иркутске — особенно его любили дети Волконских, которых вместе с детьми усть-кудинских крестьян он обучал школьным предметам. Волконские даже некоторое время жили у Поджио, пока строили собственный дом — тот самый Камчатник.
Как и Раевский, Поджио страстно увлекся огородничеством, которого сибиряки совсем не знали. Из европейской России он выписывал семена моркови, свеклы, цветной капусты, огурцов, дыни, арбуза, вишни и яблони. «Перед нашими окнами тянулся ряд парников и гряд, где Поджио с большими заботами выращивал всякую редкую в Сибири зелень», — вспоминал декабрист Петр Муханов, который тоже одно время жил у Поджио, пока строил собственный дом.
Годы тюрьмы основательно подорвали здоровье Поджио, и в 55 лет он умер в Усть-Куде, так больше никогда не увидев ни свою бывшую жену, ни сына. До амнистии он не дожил восьми лет. Похоронили Поджио в Иркутске на Иерсулимской горе — могила Поджио сохранилась до сих пор. Его брат Александр дожил до амнистии и в 1856 году вернулся на родину.
Николай Бестужев
На момент восстания Николай Бестужев был опытным 34-летним офицером морского флота и автором книг по военно-морской истории. За его спиной было несколько морских путешествий и военных кампаний. Именно во время походов Бестужев впервые заинтересовался политикой. «Бытность моя в Голландии 1815 года в продолжение пяти месяцев, когда там устанавливалось конституционное правление, дала мне первое понятие о пользе законов и прав гражданских», — рассказывал он на допросе.
Когда в 1822 году Бестужева назначили главным аудитором российской кругосветной экспедиции, он впервые своими глазами увидел масштаб поразившей российский флот коррупции: «Через это мне открылась вся глубина зла, разъедавшего все органические основы России, так что уму было непостижимо, как все это еще держится, и в то же время ясно было, что непременно должен быть положен конец этому».
Бестужев вступил в тайное общество лишь в 1824 году, но сразу же стал одним из лидеров движения. 14 декабря именно он вывел на Сенатскую площадь Гвардейский морской экипаж — одну из главных сил восставших. Но отсутствие единоначалия не позволило декабристам реализовать этот потенциал. По словам Бестужева, «бездействие поразило оцепенением умы; дух упал, ибо тот кто на этом поприще раз остановился, уже побежден вполовину». Завалишин вспоминал, что «из всех бывших на площади Бестужев был способнее всех распорядиться, да и должен бы был взять это на себя, видя, что другие выпустили из рук управление делом; но и он отступил перед призраком обвинения в захвате власти».
Когда по декабристам ударила артиллерия и солдаты бросились врассыпную, Бестужев остановил бегущих на льду Невы и начал строить их в колонну, чтобы направить на захват Петропавловской крепости, чтобы уже оттуда «могли собраться все наши и откуда мы бы могли с [императором] Николаем начать переговоры, при пушках, обращенных на дворец». Однако было уже поздно, речной лед треснул под ударами артиллерии, так и не дав Бестужеву пересобрать силы.
Бестужева приговорили к бессрочной каторге в Чите, куда его отправили вместе с братом Михаилом — тоже участником восстания. Через 13 лет каторгу заменили ссылкой в Селенгинск — нынешний Новоселенгинск. Там Бестужев занялся ювелирным и часовым делом, а в свободное время еще и изобретательством.
Например, он придумал дешевый, а главное, самый точный на то время хронометр — прибор для точного определения астрономического времени, особую печь и повозку-двуколку. Печь, которую в народе назвали «бестужевской» была простой в производстве, но сохраняла тепло лучше обычных печей, а дров для нее требовалось гораздо меньше. Двуколка-бестужевка была легкой и пригодной для езды по горным дорогам Забайкалья. Вскоре такими печами и двуколками обзавелись многие хозяйства Забайкалья.
Увлекшись живописью, Бестужев написал портреты декабристов, а также изобразил виды Читы и ее окрестностей — сегодня это бесценный источник знаний об истории города и его архитектуры. Другим его хобби был перевод на русский язык произведений европейских писателей.
Свой дом в Селенгинске Бестужев превратил в настоящую лабораторию: первым в Забайкалье начал регулярные метеорологические и сейсмические наблюдения. Для измерения сейсмической активности он даже изобрел специальный научный прибор. Организовал для местных что-то вроде ремесленного училища, из которого выходили токари, плотники и даже оптики.
Бестужев первым стал изучать берега Гусиного озера: описал составляющие их горные породы, флору и фауну. Открыл и описал Гусиноозерское месторождение угля, которое начали разрабатывать лишь через век после его смерти.
Но самое главное, Бестужев заложил основы бурятской этнографии. В отличие от предыдущих путешественников, которые проходили бурятские земли мимо и лишь парой слов описывали быт местных жителей, декабрист прожил среди селенгинских бурят 15 лет. Все это время он изучал бурятский язык и культуру, вел подробные записи о хозяйственном укладе кочевников, об их религии и традициях. Первым он описал празднование Белого месяца и традиционную бурятскую борьбу.
Живя в эпоху колониализма, Бестужев критиковал популярные тогда идеи превосходства одних народов над другими. «Несмотря на все стесняющие обстоятельства, бурят сметлив, наблюдательность развита в нем в высшей степени. Самый бедный из них при посещении его даже незнакомым человеком, засыплет для него в чашу последнюю варю чая и будет сидеть после того сам голодом несколько дней», — писал декабрист. Сам
Бестужев женился на местной бурятке Дулме Сабилаевой, с которой у них родились сын и дочь.
Декабрист не дожил до амнистии лишь год и умер в Селенгинске в 64 года. Сегодня Русский драматический театр в Улан-Удэ носит имя Бестужева, а его могила сохранилась в Новоселенгинске.
Как Сибирь отмечает 200-летие восстания
История прибайкальской ссылки декабристов не ограничивается этими четырьмя сюжетам, но для описания всех нужна целая книга. Именно с появлением декабристов в Сибири открываются народные школы и библиотеки, входит в моду чтение, театральные постановки, подписки на журналы. В городах прокладывают первые тротуары и создают зоны для отдыха горожан, а жизнь крестьян становится проще и сытнее с появлением огородничества. Декабристы закладывают основы для научного изучения Сибири: её этнографии, геологии, метеорологии. Наконец, дают начало либеральной журналистике.
Как отмечают 200-летие восстания декабристов в Прибайкалье? Иркутский музей декабристов в течение всего декабря проводит серию выставок, спектаклей и встреч в рамках фестиваля «Декабристские вечера». Полное расписание мероприятий вы можете посмотреть здесь. В Новоселенгинске в Бурятии открыли выставку, посвященную жизни декабристов в Забайкалье — она будет работать до конца года. В Чите в сентябре прошел трехдневный фестиваль-реконструкция «Декабристы. история с продолжением».
Забайкальские власти пообещали открыть памятник, посвященный юбилею восстания. «Мы считаем, что установка памятника декабристам — это дань уважения их мужеству и благородству», — сказала зампред Правительства Забайкальского края Наталья Щербина еще летом 2024 года. А онлайн-проект «Декабристки» начал работу над созданием графического романа о судьбе жен декабристов.