Место встречи — Байкал

Саша Дискотека, 28 лет. Начинающий режиссёр из Санкт-Петербурга, приехала на Байкал снимать документальный фильм о Сибири.

 — На Байкал я приехала из Питера, у меня там была стабильная работа со свободным графиком, и в целом моя жизнь меня устраивала. Я работала в роддоме видеооператором, снимала торжественные выписки — за пять лет сняла около тринадцати тысяч младенцев. Конечно, это потоковое производство, но я так долго продержалась там благодаря своему трепетному отношению к малышам. Я наделяла эту работу какими-то дополнительными смыслами. Понимала, что дарю людям радость, что через годы они будут смотреть моё видео.

Поскольку работала я по три часа, оставалось время и на свои съёмки. Я вела несколько проектов, но в последние годы мне казалось, что надо искать какой-то другой путь. А какой, было непонятно.

В 2017 году я рассталась со своим молодым человеком (рэпером Гнойным — ЛБ). С ним у нас были общие творческие планы, я болезненно переживала расставание. И моя поездка на Байкал в какой-то степени связана и с этим — я убегала от чувств.

Иркутск выбрала, потому что хотела увидеть голубой лёд Байкала — это была моя самая неприхотливая и неоригинальная идея. Помню, как нажимаю кнопку «купить» и чувствую эйфорию, которой у меня не случалось очень давно. Я понимала, что еду надолго туда, где нет ни друзей, ни знакомых, ни работы — ничего. И этот момент неопределённости меня вдохновлял.

Поездка на Байкал была ещё и протестом. Все мои друзья начали перебираться в Европу. Говорили: «Там гораздо лучше, чем здесь». Я считала, что это несправедливо, тем более если вы живёте в Петербурге или в Москве, где высокий уровень жизни. Когда я путешествовала по странам Евросоюза, видела, как люди гордятся местом, в котором живут, а у нас почему-то принято принижать свою Родину. Для меня это непонятно и обидно.

Итак, я купила билет, заказала комнату на Airbnb за 15 тысяч рублей в месяц, когда средняя цена аренды квартиры в Иркутске была 10 тысяч. Так дорого получилось из-за того, что я хотела получить хоть какие-то гарантии, что меня не обманут. Я начиталась в Интернете, что Иркутск очень криминальный город, и боялась остаться в жуткие морозы на улице.

Как потом оказалось, многое было преувеличено. Иркутяне — и вообще сибиряки — максимально душевные. Наверное, оттого, что их объединяет общий враг — холод.

Сегодня у меня на Байкале очень много друзей. А первая история началась в аэропорту. В пять часов утра я вышла с большим чемоданом и начала искать Uber — он только появился в Иркутске. Я посмотрела на цену и поняла, что её сильно завысили. Обратилась к таксисту из тех, кто работает в аэропорту, он мне назвал реальную цену — и протянул конфетку. Это был очень простой жест, но для меня удивительный: я же не поехала с ним, только спросила. За что? Потом таких ситуаций было много.

Первый месяц я прожила в Иркутске. Байкал не был самоцелью: я хотела поехать по городам России, не по живописным, туристическим, а по самым обычным. Хотела поработать в магазинах вроде «Пятёрочки» или на заводах, чтобы понять жизнь такой, какая она есть, и снять о сибиряках документальный фильм. Но потом я узнала, что настоящие истории нужно искать не в Иркутске, а на острове Ольхон.

Конечно, в первое время ко многому на Ольхоне мне пришлось привыкать. К примеру, к туалетам на улице. Это дикость — ходить в такой туалет при минус тридцати. Смириться с такими условиями я до сих пор не смогла, но как-то приноровилась.

В день моего приезда соседи по гостевому дому, в котором я поселилась, сидели на кухне. И одна девочка мне сказала: «Саш, ты такая быстрая! Но ничего, неделька пройдёт, и ты замедлишься — тебе самой от этого станет лучше». Она была права: сначала я много суетилась, а потом скорость куда-то ушла, и мне стало так хорошо, как будто бы я давно ждала этого состояния.

Поражал и внешний ритм жизни. Меня сразу предупредили: если на Ольхоне ты с кем-то договорился о встрече, человек вовремя не придёт. Тут другое пространство со своими законами — люди не спешат, они ценят жизнь. Ну представьте себе: ещё 15 лет назад на острове не было централизованного энергоснабжения. Во всём мире уже электронная валюта, а на Ольхоне люди живут при керосиновых лампах. Как от них можно чего-то требовать?

В первые дни я очень много спала — так убаюкивающе на меня действовал свежий воздух. Его было очень много, до головокружения.

Отдельная интересная тема — религиозность на Ольхоне. Здесь каких только верований нет — от шаманизма до христианства. К Байкалу местные относятся как к чему-то одушевлённому, называют его Дедушкой. Здесь проводят много обрядов: при въезде на Ольхон люди бросают в Байкал монетку или бурханят — делают жертвоприношение духам. У жителей Ольхона в «Вайбере» есть общий чат, и там можно увидеть такие сообщения: «А давайте все вместе скинемся и проведём ритуал на аварийном отрезке дороги?» Я читаю и думаю: «Давайте, может, отремонтируем дорогу?»

На самом деле мистика здесь нужна. Нужна для того, чтобы выжить. Тут жёсткий климат, очень сложные социальные условия, иногда целые селения будто бы застряли в 1990-х. Ничего не меняется десятилетиями. Мы недавно обсуждали этот вопрос с коллегами и пришли к выводу, что если нельзя верить государству, то на помощь приходят дух или бог.

На Ольхоне я уже обжилась, снимаю большой дом, который мне даже не под силу весь протопить. Там есть кухня, душ, всё для меня очень привычно. Сейчас зима, тепло быстро уходит, и в пять утра уже холодно. Но на острове я очень хорошо сплю. Доходит до смешного: недавно на Байкале было землетрясение. Друзья проснулись от того, что всё ходило ходуном, а я спала. Хотя в Питере я сплю плохо.

Сейчас я работаю в Питере и Москве, а потом снова поеду на Байкал. Когда попала на Ольхон, у меня было стойкое ощущение, что я там уже была и наконец-то вернулась. Так что для меня Байкал — дом.

Сергей Еремеев, 45 лет. Звонарь храма во имя иконы Божией Матери «Державная» на Ольхоне, экскурсовод, говорит на нескольких языках.

Сергей родился в Дрездене в семье советского военнослужащего. Долго жил в Москве, получил образование в сфере управления персоналом, свободно говорит на английском и французском, работал в Европе хедхантером. Однажды во время поездки на Кипр Сергей попал в Кикский монастырь и встретил там монахов из Троице-Сергиевой лавры. Они хотели поездить по святым местам, а Еремеев вызвался их сопровождать. Сначала он воспринял эту поездку как приключение, но в итоге решил связать свою жизнь с церковью.

Еремеев выучился на философском факультете Сорбонны и в богословском институте Сергия Радонежского в Париже. Там же в русской православной церкви встретил Настю, которая со временем и стала его женой. Они жили на Кипре, в Израиле, а потом перебрались на Байкал. Здесь Еремеев работает звонарём и гидом (водит группы иностранных туристов), семья построила большой дом, в котором принимает гостей. В Сибири у Сергея и Насти родились четверо детей.

— Когда мы впервые приехали на Ольхон, семья состояла из двух человек — Анастасии и меня. Это было в июне 2006 года. Я до этого уже бывал на Байкале не раз, а Настя — нет. И, наверное, она подумала: «О, Господи! Упаси меня здесь задержаться!» Дикое было место: деревня, покосившиеся дома, баня на улице, электричество только недавно дали — как тут можно жить? А у меня были другие ощущения: красота, простор, хотя работы — конь не валялся, ведь храм не доделан, дома нет…

Июнь на Ольхоне — это ещё не лето, лёд с Байкала только сошёл, ветер пронизывает насквозь, и температура 15 градусов. Настя замёрзла, она же из Пятигорска, с Северного Кавказа, а зимой там часто теплее, чем летом на юге Байкала.

Привёз нас сюда батюшка, царствие ему небесное, отец Владимир Навидонский, с которым мы познакомились в гостинице русской православной церкви в Вифлееме. Мы там с Настей вводили в эксплуатацию гостиничный комплекс, а он приехал из Иркутска с паломниками. На остров мы добрались на его грузовичке. Приехали сюда жить, служить — здесь нужны были православные люди.

Нам дали домик и работу. Настя трудилась на ресепшене на турбазе, а я там же занимался всем по хозяйству, многому приходилось учиться на месте. Проработали мы так около двух лет, а свободное время отдавали храму: строился он — и выстраивалась рядом наша жизнь. Пошли дети. Интересно, что, когда мы ехали сюда, нам ставили бесплодие, но один батюшка из Франции, который нас благословлял на супружескую жизнь, сказал: «Детки у вас появятся, как только переедете в свой дом». У нас не было своего дома четыре года, а как построили — «царица понесла».

Теперь вот у нас есть Серафимушка, ей скоро будет полтора годика, Лазарю шесть лет, Любочке девять, а Святику одиннадцать. С ним мы сейчас боремся: я установил в телефоне родительский контроль, а он его снял. Протестный такой парень, сейчас со мной не разговаривает, но контроль мы вернём. Не представляю, как бы мы жили в городе. Недавно купили там квартиру, чтобы было где останавливаться, когда ездим «по здоровью». Но постоянно там обитать не хотим. Жить нужно «по горизонтали», иметь контакт с почвой.

Был момент, когда хотелось уехать и начать всё с начала в другом месте, это ещё до рождения детей. Мне предложили стать священником в нашем храме. Я думал, взвешивал, советовался и решил не брать на себя священнический крест, а жить малой церковью — семьёй. Священник — это человек, который отрёкся от мира, чтобы приблизиться к Богу в своём служении Ему. А у меня было ощущение, что я со всей своей жизнью до женитьбы — человек недостойный. Я думал: «Что скажут люди, если буду стоять у алтаря, у престола?»

К нам прислали священника, а мы попутешествовали. Посмотрели, как живут люди в других местах, и вернулись уже с идеей, что надо оставаться на Ольхоне. Нас приняли, не гонят с этого места — значит, уже всё хорошо.

Байкал для меня — это место встречи. У каждого с тем, чего он особенно ждёт: у кого-то с какими-то силами, у кого-то с алкоголем, у кого-то с трудностями в лесу, в горах, на воде. Здесь встречаются люди друг с другом и сами с собой. Здесь они находят понимание и лёгкость, многие сразу хотят здесь остаться, забывая о том, что на большой земле, в других городах и странах, они тоже нужны. Ольхон оставляет не всех, но, если вы хотите встретить что-то важное, вам нужно сюда приехать.

Виктор Лампицкий, 68 лет. Капитан. Человек, который плавал на льдине.

 — 46 лет назад я приехал на строительство Байкало-Амурской магистрали из украинского города Бердичева. В 1974 году у нас только и разговоров было, что о БАМе. Я поступал в Киевский автодорожный институт, и мне не хватило баллов, пришлось вернуться домой. Помню, лежу с ангиной, а тут приходит сосед, и у него всё одно: надо ехать на север, там настоящая жизнь, романтика. Я лежу и думаю: «Какой север? Учиться надо». Но что-то его слова во мне затронули, начал думать, думать и тоже решил — едем! Родственники хором кричали: «Да там медведи, да там морозина! Через две недели вернётесь — одумайтесь!» А мы ж молодые: нет — и всё. Хотелось себя испытать.

Набор строителей БАМа открывался через несколько месяцев. Но мы не могли ждать — добрались до Москвы и взяли билет до Лены. Поезд шёл пять суток.

БАМ начинался с Усть-Кута, сегодня это старейший город на Байкало-Амурской магистрали. А тогда там заканчивались рельсы железной дороги. И вот мы, молодые, вышли на пустынную станцию. Мороз за 30, вокруг всё голое, техники нет, ничего нет, несколько домиков — и всё.

Нашли главного комсомольца Западного участка БАМа. «Вот, — говорим, — готовы строить, сами приехали». А он был молодой парнишка, чуть старше нас. Растерялся: «Рано вы, водителями пока нигде не устроиться, технику не привезли. Плотниками и лесорубами второго разряда полетите на Улькан? Будем начинать его осваивать».

25 ноября 1974 года нас на вертолёте забросили за 200 километров в тайгу. Жили в сараях при морозах минус 45, топили буржуйку: тёпло шло наверх, а внизу холодно. Товарищ мой спал рядом со стенкой, так каждое утром одеяло от стены отдирал — так намерзало.

Первым зданием, что мы построили на БАМе, была столовая. Строили быстро, несмотря на условия, потому что был очень сильный душевный подъём. Мы знали, что первооткрыватели, что наш Улькан войдёт в историю. Сейчас вспоминаю, в каких условиях работали, и удивляюсь, сколько в нас было сил: жгли костры, чтобы подтопить промёрзшую землю, потом долбили эту землю, ставили столбы. И морозина же такой, что рот лишний раз открывать не хотелось.

Когда пошёл транспорт, мы с другом перевелись в механизированную колонну. Я на автобусе поработал сперва, а потом получил «Магирус» (их ещё называли «бамовскими» самосвалами) — это германские самосвалы грузоподъёмностью 14 тонн, они возили грунт. Мы делали отсыпку дороги. Лично я протянул её от посёлка Звёздный до Северобайкальска — 340 километров пути.

Пока работал, параллельно поступил в Братске в политехнический институт, окончил его заочно в 1981 году и решил обосноваться в Северобайкальске. Устроился сперва механиком, потом восемь лет отработал на железной дороге. После этого начал строить корабли, из рыболовецких переделывал суда в пассажирские. Первый свой корабль назвал «Ермак», а второй, более комфортабельный, — «Север», на нём я работаю уже 20 лет, вожу туристов со всего мира.

Когда летний сезон заканчивается, я ухожу в тайгу: хожу по соболиному промыслу, там кедры в два обхвата, воздух аж звенит. Иду по 25 километров по Байкальскому хребту за перевал. Несколько раз встречался с медведями. Один раз вплотную: если бы я дал слабину, побежал, он бы меня задрал. А так я замер, он меня обсмотрел, порычал и пошёл по своим делам. А у меня во рту пересохло от страха — дошёл до речки, хлебнул воды, и отпустило.

Вода у нас такая чистая, что невозможно глаз оторвать. Пока плывём с туристами, я пью её кружкой из Байкала. Гости ахают. Оно и понятно. У нас есть квартира в Балашихе, я приезжаю туда, открываю кран и не знаю, что с той водой делать. Здесь мы пьём воду из-под крана.

Жена у меня тоже приезжая. Она иркутский техникум закончила, и её отправили по направлению работать бухгалтером в нашу колонну на Улькане. Мне тогда было 22 года, а сейчас в апреле будет 68. Но лет этих я не чувствую, весь секрет в Байкале (смеётся). Походите по 15 километров в день на лыжах, подышите нашим воздухом — и сами помолодеете.

Около пяти километров моего пути идёт вдоль Байкала, сейчас он пока не замёрз, парит. А я, когда иду, вспоминаю одну историю. Когда я сюда в первый раз уезжал, мать дала мне иконку с Богородицей. Я не религиозный, но от матери взял — положил её в портмоне и носил. И вот в 2011 году я вышел из тайги, с охоты домой. Декабрь был, но Байкал ещё парил. Шёл я пять дней, за это время лёд по краям взялся. И 21 декабря, когда я подходил к деревне Байкальское, понял, что иду по огромной льдине — в длину она метров 700, а в ширину 200. А ветер метров 25 в секунду. Что делать? Я смотрю вокруг по испарениям: где уже есть вода, а где ещё можно прыгнуть на берег? Нашёл, бегу со всех ног, а там вместо льда — крошево, не успел остановиться и упал в воду. Как был — с рюкзаком, в сапогах. Не знаю уж, где взял силы — или какая-то сила помогла, но я опёрся о лёд руками и сам выскочил.

Выскочить-то выскочил, а льдина плывёт. Мороз 30 градусов, я промокший — стою и понимаю: надо прощаться с жизнью, это конец. И мысль эта только одна, страшно — не то слово. А потом вдруг из тумана выплывает лодка, и гребут ко мне против ветра двое. Оказывается, меня на льдине увидели из деревни, и местные рыбаки поплыли ко мне на лодке.

Я думаю, что без помощи Матки Боски, как называют её на моей родине, не обошлось. После того случая я год не хотел вспоминать это приключение. Но на Байкал ходил, а как без него? Он — моя жизнь. И дети мои, сын и дочь, тоже не захотели уезжать с Байкала. Сын занимается мебельным производством: в 1990-х я это дело начал, а потом ему передал.

Если бы мне предложили заново прожить жизнь, я бы всё равно купил билет на БАМ. Друг же мой, с которым мы приехали, в 1983-м вернулся домой. А мне нужны эти морозы, простор, тайга. Когда приезжаю в Украину, выхожу за двор, а там взгляд уже в другой двор упирается — всё, тупик. И мне нехорошо, тесно. А здесь на 100 километров можно просмотреть свой путь. Вот это, наверное, и держит.

Эркан Базарбаши, 33 года. Фотохудожник и видеооператор. Искал на Байкале красивые виды для съёмки, а нашёл жену.

 — Я родился в северной части Германии — в городе Билефельд. У меня мама немка, папа турок. Я окончил гимназию, потом получил высшее образование. Я нутрициолог, занимаюсь спортивным питанием. С шестнадцати лет увлёкся фотографией, особенно любил снимать природу, её драматику — грозу, шторма.

Я люблю путешествовать и много где жил и работал: в Швейцарии, в Австрии, в Америке. В Америке я начал учить кинематографию и всё больше уходил в искусство.

В 2015 году приехал в Москву — большой город. Там очень тяжёлый ритм, и я от него устал. Захотел поехать в Исландию или найти что-то подобное в России. Нашёл Сибирь и Байкал. Друг сказал: «Байкал — это кайф, поехали вместе». Дело было осенью 2018 года. Я поставил себе цель снимать природу, но по дороге мы встретили ещё одного человека и поехали с ним. А у него были какие-то другие непонятные цели — он хотел попасть к шаманам.

Когда мы приехали в Еланцы (посёлок рядом с Байкалом — ЛБ), начался адский ад! Шаман бухал, как не знаю кто. И друг с ним тоже. Они выпили две или почти три бутылки водки! Со своими родными шаман обращался очень грубо. И я подумал: «Что, чёрт возьми, происходит? Это не шаман, блин, а обычный алкоголик». Потом я узнал, что таких много, их на Байкале называют шоу-шаманы, потому что традиционные шаманы не пьют.

Короче, я не купился на его попсовые предсказания, и наши пути разошлись. Другу я сказал: «Бро, ты можешь оставаться, а я пойду дальше сам». Но друг пошёл со мной, а второй остался с шаманом. Не знаю, что с ним было дальше.

Мы сели в кафе «Надежда», и я начал искать, где остановиться, а был уже поздний вечер. Не сезон, мало что работало, но я нашёл гостиницу «Порт Ольхон» на острове, позвонил. Там не брали трубку. Потом всё-таки менеджер ответила. Она сказала, что комната есть. Я приехал, сидел в фойе с бариста. Менеджера звали Ольга. Она попросила мой паспорт и стала заполнять документы. Я рассказал ей про шамана, назвал его Санта Клаусом. Мы шутили, много смеялись. Было весело. Когда я смотрел на Ольгу, думал о том, что её лицо мне знакомо, как будто я знал её всю жизнь.

На Ольхоне первый раз я пробыл пять дней. Всё это время мы с ней общались: начали гулять, всё было очень мило. Я плохо говорил по-русски, а Ольга по-английски. Но мы друг друга понимали. Я офигел от красоты Байкала. Она рассказывала мне о Хобое, Харанцах и других местах с красивыми видами. Это не была сразу любовь, это был комфорт общения, понимание, что нам очень легко вместе.

Когда я уехал, мы переписывались, потом я ещё два раза приезжал на Ольхон уже к ней, и один раз она ко мне в Москву. Мои проекты в России закончились, и нам нужно было решить, где мы хотим жить вместе. Мы думали уехать из России, потому что с моей квалификацией здесь нет хорошей работы. В Европе другой уровень жизни, там я очень просто нахожу себе дело в спортивной сфере. В Москве тоже работал в фитнесс-клубе World Class, делал индивидуальные программы спортивного питания, но у меня всё больше и больше было фото и видеосъёмок. Я начал делать рекламу, выигрывал фотоконкурсы. И из хобби эти занятия перешли в серьёзные. Совсем серьёзно это стало на Ольхоне. Зимой здесь очень красивый лёд — у меня было много фотопроектов для крупных международных компаний.

В Москве мы узнали, что у нас будет ребёнок. И это поменяло наши планы. Мы решили: ребёнок родится, мы поживём на Байкале — с родителями жены будет гораздо легче. А потом уедем. Это было год назад. Но март и апрель показали нам средний палец — коронавирус, все остались дома. Уже год мы живём в Ангарске.

Главное, что меня удивляет на Байкале, — нетронутая природа, такие мистические пейзажи, которые можно снимать очень много, и они не надоедают. Отношение к шаманам у меня за это время не изменилось. Есть, конечно, и другие, не алкоголики. Но просто это не моя тема.

Условия жизни на Ольхоне — дома с печками и туалетами на улице — тоже нормально. Я видел подобные вещи в деревнях в Турции. И вообще они есть во всём мире, просто в других странах за ними надо далеко ехать и как-то искать, а в России, если вы не живёте в Москве или в Питере, этого везде много.

Мне жалко местных людей. Многие живут с понедельника по пятницу. Заканчивают работать, и всё — бухать. У них нет цели. Хотя живут в таком красивом месте, прожигают свою жизнь.

Я за время на Байкале изменился. К примеру, стал проще относиться к деньгам. Раньше, если деньги подходили к границе, когда их слишком мало для спокойствия, паниковал. А сейчас думаю: «Ну ладно, скоро будет лучше, подожду новый проект». Хотя стремления зарабатывать у меня не меньше, покоя больше. Я не вижу перспективы оставаться в Сибири. Чтобы здесь жить всегда, надо согласиться на то, что работа всегда будет недостаточно масштабной. Это не мой путь.

Байкал для меня — это место, где я встретил свою жену. Это главное событие в моей жизни. Два года назад я сделал на запястье татуировку с координатами места нашей встречи. У нас, конечно, бывают ёлки-палки и ссоры, но это ерунда. Чуть больше года назад у нас родился сын Лиам. Я смотрю на него и понимаю, что мы встретились не просто так. И это только начало.