Пока он держит створку ворот, во двор забегает десяток женщин. Одна из них визжит: «Бессовестные! Почему вы нас не пускаете?» Левшаков дёргает ручку двери запасного входа, но замок уже защёлкнули изнутри. Там идёт совещание с участием заместителя председателя правительства региона Евгения Левченко. Левшакову обязательно нужно поговорить с областным начальством. Он боится, что люди в Бунбуе незаконно получат сертификаты за жильё, утраченное во время наводнения 2019 года, и отвечать за это придётся ему, Левшакову. Не зря мэр района ещё зимой сложил с себя полномочия.
Люди, собравшиеся во дворе администрации, тоже хотят увидеть Левченко. Они уже год доказывают, что их дома стали аварийными после наводнения, и добиваются выплаты компенсаций. Пишут жалобы, куда только могут. Хотят пожаловаться и областному чиновнику.
Сотрудница администрации выглядывает в окно, говорит: «Совещание проходит в закрытом режиме. Вы мешаете работать, я вызову полицию». Местная жительница Наталья Корнеева кричит: «Мы уже сами вызвали! Пусть полиция запишет, что вы нарушаете наши права». Во двор въезжает экипаж ДПС, полиции поблизости не оказалось. Инспекторы встают на охрану входа во двор, выгоняют людей. Левшакова пропускают в здание.
«Поджечься мне, что ли?»
39-летняя Юлия Каблукова сидит на ступеньках администрации. Люди подходят к ней, спрашивают, что теперь делать. Юлия говорит: «Будем сидеть, пока Левченко не выйдет. Хоть до вечера. Он же всё равно когда-нибудь выйдет? Ну и вот». В январе 2020 года Юлия создала инициативную группу жителей всего района, чтобы вместе добиваться от государства компенсации за жильё.
В марте самые активные участники группы: Юлия Каблукова, Роберт Алахвердян и ещё четверо — собрали все жалобы и поехали в Москву. Побывали в Следственном комитете, администрации президента, у Генерального прокурора, Уполномоченного по правам человека, в Службе судебных приставов, ОНФ. Ответ получили от местной администрации. «Из Москвы жалобы с резолюцией «разобраться» спускают вниз по цепочке: область — район — поселковая администрация, — говорит Юлия. — Зачем мы ездили? Сумки с документами были, как будто мы кирпичи везли. Нам с Робертом звонили с незнакомых номеров, угрожали. Мне мужской голос с кавказском акцентом говорил: «У тебя же дети. Ты хорошо подумала, тебе надо ехать?».
Юлия красивая. Глаза подведены коричневым карандашом. Короткие волосы оттенка «платиновый блонд» отливают голубым на фоне джинсовой рубашки, надетой поверх синей майки. Когда она разговаривает, видно, что у неё не хватает переднего зуба. Проблемы с зубами начались после лучевой терапии. У неё онкология третьей стадии. Несколько лет Юлия не работала, жила с детьми на пенсию по инвалидности в 13 тысяч рублей и пенсию матери. Сейчас она проходит стажировку на должность директора почты с зарплатой 30 тысяч. В её семье — мать после третьего инсульта и две дочери. Старшая — студентка, учится в Братске в педколледже, младшая закончила седьмой класс на одни пятёрки.
2 июля прошлого года Юлия проснулась рано утром в своём доме в посёлке Хоняки. Опустила ноги с кровати, но тут же отдёрнула. В доме стояла вода высотой около пяти сантиметров. Вода пришла с ручья, который течет за огородом. Сырость из подполья не исчезла до сих пор, дом портится.
Начавшая работать после наводнения межведомственная комиссия по оценке ущерба к Каблуковым не приходила, хотя Юлия несколько раз обращалась в администрацию. Соответственно, дом и участок не обследовали и не включили в зону затопления. В октябре глава Октябрьского муниципалитета Игорь Байков дал письменный ответ: если не согласны — нанимайте независимую экспертизу за свой счёт, потом обращайтесь в суд. Юлия так и поступила.
Московская компания ООО «МНСЭ» обследовала жильё и признала его аварийным из-за подтопления. За экспертизу взяла 30 тысяч рублей. 23 ноября 2019 года состоялся суд. Он постановил: «Обязать администрацию Октябрьского муниципального образования включить жилой дом в перечень домов, подлежащих сносу как пострадавший в результате чрезвычайной ситуации. Признать право собственников на получение социальной выплаты на приобретение жилого помещения».
Каблуковы до сих пор компенсацию не получили. Глава частично выполнил решение суда — включил дом в перечень подлежащих сносу. Но, оказалось, этого мало. В министерстве социальной защиты региона ответили: нужно, чтобы глава внёс дом в границы зоны затопления. Байков отказывается это делать. Говорит: «Дом не топило. Что я, на руках его в воду понесу?»
До наводнения Каблуковы в своём доме в Хоняках почти не жили. Снимали жильё в Октябрьском, рядом со школой. Хоняки — за рекой, младшей дочери Олесе приходилось каждый день плыть на уроки на лодке, а зимой — идти по льду. Летом 2019 года через реку построили мост, семья решила вернуться в Хоняки. Но вещи, технику и мебель перевезти не успели. Всё утонуло в съёмном доме в Октябрьском. Там же ночевала Юлина мать. Ей пришлось выбираться из дома по грудь в воде. Юлия смотрела, как она переходит мост, по которому течёт вода и орала от страха.
«Мне мама теперь говорит: „Ну что ты все время молчишь“, — рассказывает Юлия. — А что я могу им сказать? Где мне взять столько денег, чтобы всё вернуть? До болезни я работала, была директором магазина. А сейчас мы живём, как бомжи. В нашей администрации нас так и называют: нищеброды, быдло, подтопленцы. Глава говорит ещё: мошенники, аферисты. А он хоть раз, хоть в один дом пришёл, когда его звали?»
Юлия плачет. Слёзы капают с накрашенных ресниц, оставляют чёрные дорожки на щеках. «У меня онкология третьей стадии. Мне врать нельзя. Я перед Богом хожу. И мне надо жить, я у своих детей и мамы одна». Юлия мечтает получить сертификат и уехать в Новосибирск. На зиму семья собирается переехать в дом к родственникам.
Зимовать в своём доме они боятся. Недавно на чердаке треснула балка. Крыша течёт, в подвале всё ещё сыро, вспучены полы, печка проседает, дверные проёмы перекосило, несущие стены выперло, на образовавшихся буграх лопнули обои, высыпаются куски штукатурки. Веранду отрывает от дома, появилась сквозная щель на улицу, на веранде вырос гриб 30 сантиметров диаметром. Из-за постоянной сырости портятся вещи. Из подполья лезут жуки, которых ничем не вытравить. В комнатах пахнет плесенью. Уже через 20 минут в горле начинает першить. Младшая Олеся постоянно болеет, Юлия уверена — это из-за сырости и грибка.
29 июля на Олесю напала бродячая собака на крыльце почты, изорвала лицо до костей, оторвала ноздрю. Челюстно-лицевого хирурга в районе нет, ребёнка нужно было отправлять в Иркутск. Дорога занимает почти сутки. Хорошо, что в тот день в больнице дежурил молодой хирург-стоматолог Андрей Шмелёв. Он пошёл на риск — превысил должностные полномочия и прооперировал девочку. Говорит, был оголён нерв в скуловой области, могло на всю жизнь перекосить лицо. Теперь понадобится всего лишь пластическая операция. Бродячих собак после наводнения в Октябрьском очень много. Хозяева уехали, побросали животных. После случая с Олесей 10 собак отловили.
«Я уже думаю, поджечься мне, что ли? — говорит Юлия Каблукова. — Сосед Ваня Корнеев предлагает это сделать в Москве, на Красной площади. А я думаю — в нашей администрации». У Корнеева, так же как у Каблуковой на руках решение суда, в нём написано: признать дом аварийным, выплатить компенсацию. Один сертификат стоимостью 6 млн рублей семья Корнеевых получила в прошлом году. Сейчас добиваются выплат за второй дом.
«Ну, не ругайтесь на меня, я первый раз приехал»
На крыльце администрации собралось около 30 человек. У каждого история, похожая на рассказ Каблуковой. В Чунском районе вынесено 86 решений суда, где написано: «Обязать администрацию включить дом в перечень аварийных и подлежащих сносу в результате наводнения, признать право собственника на получение компенсации». Вода в эти дома пришла через подполье. Считается, что это грунтовые воды. В Тулунском районе действует постановление, по которому можно включить в зону подтопления и такие дома. На Чунский район эта норма не распространяется.
Главы отказывались обследовать дома, подтопленные грунтовыми водами, отправляли людей на независимую экспертизу. Эксперты признавали дома аварийными, на основании их заключений суд выносил решения в пользу граждан. Теперь главы оспаривают решения судов, потому что не верят результатам независимой экспертизы. Есть случаи, когда людям приходилось возвращать уже полученные сертификаты. «Основную ошибку допустили, когда не стали все дома обследовать, — говорит и.о. мэра района Емелин. — Сейчас бы меньше вопросов было».
У глав есть основания сомневаться в честности независимой экспертизы. У главы Балтурино Веры Брюхановой в столе лежит копия заключения ООО «МНСЭ» о признании аварийным дома в деревне Тахтамай. Работу выполняла эксперт Виктория Ионина, по образованию — товаровед.
Через час из здания администрации выходят зампред правительства Левченко, глава Октябрьского Байков, и.о. мэра района Емелин.
— Вы долго ещё нам будете мозги компостировать? — кричат из толпы.
— Ну, не ругайтесь на меня, я первый раз приехал, — отвечает Левченко. — Давайте в индивидуальном порядке разбираться. Сейчас самое главное — апелляционные решения. Надо понять, насколько они справедливы.
Левченко говорит медленно, слегка растягивая слова. Говор выдает в нём жителя Центральной России. Приезжих чиновников здесь не любят. До вечера Левченко ездит по домам, осматривает повреждения. Своими впечатлениями не делится, на письменный запрос отвечает: «Давать оценки я не могу, я не эксперт. Мы должны исполнять судебные решения. Если суды откажут в сертификатах, будем помогать за счёт областных программ. Спорные дома весной обследовала федеральная корпорация „Роскапстрой“, мы ждём результаты». Он уже третий зампред правительства, брошенный на решение проблем подтопленных территорий. Его предшественники не справились.
«Не только люди, мы тоже давим»
Мы сидим в кабинете и.о. мэра района Алексея Емелина. Он говорит: дело сдвинулось с мёртвой точки, часть людей всё-таки получит сертификаты. В мае главы Октябрьского и Бунбуя приняли постановления о расширении зон затопления. В них вошли те дома, где топило хотя бы огороды. В Бунбуе включили все 22 дома, которые суд признал аварийными на основании независимых экспертиз. В Октябрьском — 46 таких домов, но в зону попали не все. Байков говорит: у некоторых не топило даже огороды. Но как это установить теперь, не понятно. Год назад он отказался отправлять туда комиссию.
«Может, и у главы Бунбуя убеждения не поменялись, — говорит Емелин. — Но он понял, что ничего сделать не может. Не только люди, мы тоже давим».
Глава Бунбуя Левшаков рассказывает, как принимал решение о расширении границ. В феврале в посёлок приезжал замгубернатора Дорофеев и сказал, что границы расширять не будут ни на сантиметр. Но в марте инициативная группа отвезла сумки с жалобами в Москву, в администрацию президента и прокуратуру. И позиция областной власти изменилась.
«Пошла социальная волна, — объясняет Левшаков. — Я в мэрию прихожу, а меня Емелин сразу к прокурору ведет. И говорят, что это моё упущение. Ну, руки выкрутили. Нет у меня никаких письменных обоснований, почему я так сделал (расширил границы зоны подтопления, — ЛБ). Просто устная рекомендация была. Я теперь переживаю, если придут люди в погонах и начнут проверку, кто будет крайний? Глава, наверно? Я считаю, это незаконно, что граждане требуют. Я знаю, некоторые у нас даже воды не нюхали, а требуют. Такие люди, они пишут письма очень нехорошие на имя нашего президента».
Корнеевы написали заявление в службу судебных приставов. На администрацию Октябрьского наложили штраф 2,5 млн рублей за неисполнение решений суда. «Теперь в любой момент может быть возбуждено уголовное дело против меня», — говорит глава Октябрьского Байков. На рассмотрении прокуратуры ещё несколько заявлений.
Емелин говорит: «Теперь нужно с каждым отдельно разбираться. Поездите сами по району, посмотрите, что у нас делается», и даёт нам машину от районной администрации.
«Мы пойдём к ним в работники, но не возьмут»
Деревня Новочунка в 20 километрах от центра муниципалитета Новобалтурино, — это одна улица Береговая, на ней десяток домов. Самый большой принадлежит семье фермеров Киселёвых. Перед наводнением у них было 50 голов крупного рогатого скота, 90 свиней. От воды скот сохранили, но осенью пришлось частично забить. Ферму затопило, зимовать животным стало негде. В доме вода стояла на уровне 40 сантиметров.
«Мы неделю жили на дороге, в шалаше, — рассказывает Ирина Киселёва. — Скотина была по огородам расставлена. Гнать скот было некуда, мы тут были как на острове. Поставили шалаш, мангал, стол накрыли, баню истопили. У нас скатерть была в подсолнухах. Жара стояла под 30 градусов. Мы все обгорелые ходили. К нам потом межведомственная комиссия приезжала, говорила: у вас тут отдых. Глава сказала: „Вам хватит капитального ремонта“. Мы подумали: надо восстанавливать и согласились. А потом я узнала, что только два дома ушли под капитальный ремонт, мы и Дмитриевы, остальные — под сертификат. И что мы теперь одни будем в деревне делать? Я говорю, дайте мне тогда тоже такую же халяву. Ну, обидно. Мы тоже могли пойти в прокуратуру и сказать, что были в зоне затопления. Но мы же по-честному сделали».
На капитальный ремонт Киселёвы получили 510 тысяч, а соседи — сертификаты стоимостью 1,6 млн рублей. Сами сертификаты Ирина не видела. Соседские дома от силы стоили 50 тысяч рублей.
«А где нам теперь работников брать? — говорит Ирина. — Все под сертификат ушли, богатые стали. Жизнь поменялась. Мы теперь пойдём к ним в работники, но еще и не возьмут. Катастрофа».
Ирина хочет через суд отказаться от капремонта и получить сертификат. Глава Вера Брюханова скептически оценивает судебные перспективы Киселёвых. Она говорит, что предлагала Киселевым признать дом отдельно стоящим. Этот статус даёт право на получение сертификата. Киселёвы тогда отказались, а теперь — поздно.
«Евроремонт был, кожаный диван»
Попасть в деревню Балтурино можно только на лодке, переправа стоит 30 рублей. Но сначала нужно найти лодочника. Он не всегда бывает на месте. Зимой, конечно, проще: можно перейти реку по льду. А в ледостав и ледоход по полмесяца из деревни не выберешься, даже школьники не ходили в школу. До наводнения их было два десятка. Но теперь Балтурино закрывают. Все получили сертификаты и должны уехать до зимы.
Валентине Капрановой 67 лет, и она уезжает из Балтурино, где прожила полжизни. Её дом попал под сертификат, но Валентина всё равно судится с администрацией. Она считает, что количество жилых метров было занижено: не посчитали 13 «квадратов» тёплой кухни. По закону, летняя кухня не считается жилым помещением и включить её в сертификат нельзя, поэтому суд первой инстанции Капрановой уже отказал. Ещё она добивалась выплаты в 100 тысяч рублей за частичную утрату имущества, но тоже проиграла. «Евроремонт был, кожаный диван, красивый кухонный гарнитур, плита, холодильник», — перечисляет Капранова. Все эти вещи и сейчас используются.
Капранова получила сертификат стоимостью 1,8 млн рублей. В Балтурино всего 29 домов. Рыночная стоимость недвижимости не известна, потому что дома здесь за последние 10 лет никто не покупал.
«Мы на сертификат купили дом в Чуне (райцентр — ЛБ), — говорит Капранова. — А цены-то знаешь, как подскочили? Там же на эти деньги ничего не купишь. Квартиры стали от 2 до 6 млн. Да ещё мне надо как-то вещи вывозить через реку».
В группе «Недвижимость Чуны» в «Вайбере» много объявлений о продаже жилья. Дома стоят от 700 тысяч. Трёхкомнатная квартира с мебелью площадью 63 «квадрата» на улице Ленина продаётся за 1,3 млн рублей. Есть «интересные» предложения: «Продам дом под сертификат за 700 тысяч, возврат остатка».
Глава Балтурино Вера Брюханова говорит, что Капранова первой пошла по судам. Сначала межведомственная комиссия отправила её дом под капремонт, но прокуратура отменил это решение. Вслед за Капрановой в суд пошла почти вся деревня. «И что получилось? Из 78 жителей без сертификатов осталось 9 пенсионеров, — говорит Брюханова. — Что они будут делать одни, без транспортного сообщения? Я попросила губернатора признать все дома отдельно стоящими, чтобы всем выдали сертификаты. Вот и не стало деревни».
«Если поменять жизнь, может, ещё хуже станет»
В Балтурино две улицы, мы проходим их за полчаса. Дорога заросла травой, потому что по ней никто не ездит. На обочине стоит мужчина, одетый в спецовку защитного цвета на голое тело. За ухом у него сигарета, передних зубов не хватает.
«Вот этого парня, Сашу Брянцева мне очень жалко, — говорит Капранова. — Сертификатом завладела его сожительница, а он ничего не получил».
Брянцев с гражданской женой Любой жил в брошенном доме. «Раньше там жила одна боговерующая бабушка, — объясняет Александр. — Потом она уехала, а нам сказала: „Живите“. Мы заехали и стали жить». После наводнения сертификат за этот дом получила Люба. Её право владения и пользования жильём доказывали через суд. Из всех затопленных домов, только четыре были оформлены в собственность. Люба купила квартиру в соседней деревне, туда же перевезла слепую мать. 15 лет назад Любу лишили родительских прав, пятерых детей отправили в детский дом.
— Почему Любу включили в сертификат, а вас — нет? — спрашиваю Александра.
— Не знаю, — пожимает он плечами. — Я неграмотный, читать, писать почти не умею. А тут грамотные не могут разобраться.
Саша живёт с Любой в купленном доме. Но когда они ссорятся, он приходит на старое место. В доме вывернуты шкафы, на полу валяются кучи хлама. На божнице, полочке для икон, стоит рекламный каталог с фотографией блондинки на обложке. Саша говорит, ему нравится эта блондинка. Рядом на стене на гвоздях висит выцветший ковёр. На каждом гвоздике — маленький пучок сушеных помидоров черри. Люба повесила их два года назад, «потому что красивые». Стены в доме белили давно, извёстка покрыта толстым слоем пыли и паутины.
«Чем я занимаюсь? Колымлю у тех, кто уехать не успел, — говорит Брянцев. — Картошку копаю, дрова колю за деньги. А могут выпить дать. Я выпить люблю. До 19 лет не любил, а потом потихоньку стал любить. Друзья хорошие научили. Я ни о чём не жалею. Мы сказку в школе читали про одного дедушку („Горячий камень“, Аркадия Гайдара — ЛБ). Он нашёл горячий камень на болоте, если его разбить, можно начать жизнь заново. Дедушка подумал и не стал разбивать. Никто не хочет жизнь свою менять. Как она есть, пусть и будет. А то может жизнь ещё хуже стать, если поменяешь».
— Вам не обидно, что сертификат не дали?
— Нет, не обидно. Да и не нужен мне этот сертификат. Так проживу. Говорю супруге: Люба, ты получила сертификат, и то хорошо. Дома всё равно не очень хорошие были. Совсем старые дома.
Саша достаёт из-за уха сигаретку, разминает её почерневшими пальцами. С наслаждением закуривает, улыбается.
«Просим выдать сертификаты и снести деревню»
В деревне Тахтамай одна улица — Тахтамаевская. После того, как разъедутся все 17 семей, получившие сертификат, останется ещё 17 жилых домов и 50 жителей. После наводнения здесь закрылся единственный магазин и медпункт. Общественный транспорт не ходит. Больница в Чуне за 54 километров отсюда, в Новобалтурино за 9 километров принимает медсестра. Но закрывать Тахтамай не планируют.
— Нам глава сказала: вы промыслом занимайтесь, — смеётся местная жительница Нина Рукосуева. — А каким промыслом? У нас в деревне конопли много. Давайте мы будем собирать её и главе сдавать.
Рукосуевым не дали сертификат. Дом не вошёл в зону затопления, но после наводнения подвал залили грунтовые воды. Заказали независимую экспертизу, она признала дом аварийным в результате паводка. Вторую экспертизу провели по решению суда. Она вынесла другое решение: дом нуждается в капитальном ремонте из-за того что очень старый. Паводок ему не повредил. Рукосуевы попытались оспорить решение второй экспертизы, но бросили — просто не пришли на последнее заседание. Теперь их дело закроют.
— Кто не живёт, просто приезжал картошку сажать, тем дали сертификаты. А нам — нет. Обидно же, — говорит Нина. — У меня муж — сердечник. Как здесь жить? Скорую приходится по два часа ждать, а можно и не дождаться. Запах в доме стоит могильный. И не продашь дом никогда в жизни. Зачем оставляют нашу деревню, неужели нельзя её расселить? Это же издевательство. Лучше бы нас вообще смыло.
Жители Тахтамая написали обращение к прокурору: «Кому-то выдали 6,7 млн, другим 2,5 млн. А мы остались у разбитого корыта. Просим выдать оставшимся жителям сертификаты и снести всю деревню».
Местные депутаты жаловались на главу губернатору, президенту и прокурору. Они говорят, Вера Брюханова включила в зону подтопления несуществующие дома, четыре сертификата выданы людям, которые не проживали в деревне. А еще пожаловались, что глава «с населением ведёт себя неадыкватно, кричит, призывает к совести, пугает Божьим судом, отчитывает как школьников» (орфография авторов обращения сохранена – ЛБ). Работу Брюхановой в ноябре 2019 года проверял областной ОБЭП. Незаконно выданных сертификатов не нашли.
«Я полвека прожила, думала, все про людей знаю, — говорит Брюханова. — Оказывается, ничего не знаю. В начале все говорили: „Ой, наш родной Тахтамай, мы ни за что не уедем“. А когда увидели сертификаты с шестью нолями, сказали: „Тут жить невозможно“. Такая грязь полилась на меня, что я тут сертификаты раздаю своим. И было обидно». У Брюхановой подтопило огород с картошкой, но она не стала включать его в зону затопления и компенсацию не получала. Говорит, рада, что так поступила.
«Теперь вся Чуна плачет — деревня приехала»
В Чунском районе подтопило 20 посёлков. Люди получили 804 сертификата стоимостью от 1,2 до 6 миллионов, иногда больше. Размер сертификата определяется индивидуально. Получив компенсацию, 208 человек уехали из района, 231 — из Иркутской области. В Октябрьском под снос пошло около 400 домов. Теперь пустыми стоят целые улицы. Около 70% получивших сертификаты уехали из посёлка. До наводнения в нём жило 5 тысяч человек. Из маленьких деревень уезжают все.
«Я по профессии воспитатель детского сада, я не знаю, как надо страной управлять, — говорит Вера Брюханова. — Но я вижу: у нас теперь деревни закрываются. Было 68 детей в школе, стало 40. Эти люди, которые у нас были, могли бы остаться. Если бы правительство решило не раздавать сертификаты, а построить новые дома. Мы бы целую улицу построили. Не такие уж мы заброшенные, государство сейчас много делает. А так, мы без населения остались. И населению без нас лучше не стало. Они поехали усугублять ситуацию в города и посёлки. Теперь вся Чуна плачет — деревня приехала. Пьют, мусор за собой выбросить не могут».
До наводнения в Балтурино за рекой жила многодетная семья Захарко. Мать, отец, восемь детей и бабушка. После наводнения им выдали сертификат на 7 миллионов рублей. Каждый член семьи получил по 10 тысяч единовременной помощи, компенсацию за утрату урожая в 50 тысяч. А ещё — «губернаторский» миллион наличными как многодетные.
За семь миллионов Захарко купили неновый деревянный дом площадью 100 «квадратов» в посёлке Чунский. Отец восьмерых детей, не имея прав, приобрёл машину и сразу попал в аварию. Тогда он купил вторую машину. Его тут же задержали на 12 суток за вождение в нетрезвом виде. Теперь семья под наблюдением у полиции и опеки.
«Они столько денег от государства получили, ужас! — говорит Брюханова. — Вот скажите, они с этими деньгами стали жить лучше? Люди просто сменили дислокацию, а жизнь не поменяли. Увезли свои проблемы с собой».
