А иркутское детство было совсем не скучным — с футболом и книжками. В Сибири говорят не шибко много, больше по делу. Читал без системы — и мифы, и Джека Лондона.
«Литература — это то, что меня спасло от своей эпохи. В детстве я много читал. Мама окончила филфак. Но не работала по специальности. Дома было много книг, все читали. Помню: ем суп — и читаю. Неприятно. Но что делать? Читать-то хочется. Я без книг вырос бы циничным. И точно не было бы никакого кино и журналистики, фантазии и зерна гуманитарного сознания», — рассказывает Никита.
Потом привычный мир сломался — пришла смерть. Умерли прабабушка, дядя, бабушка, дед. А десять лет назад от рака скончалась мать. После смерти матери на несколько лет память притупилась, как и восприятие реальности. Со временем способность чувствовать вернулась.
«В городе смерть спрятана, — говорит Никита. — Мы делаем вид, что смерти нет. В Сибири смерть ближе. Из-за климата жить тяжелее».
В апреле 2015-го 28-летний предприниматель Добрынин мыл полы в своём магазине пива после смены. Огляделся и задумался: «И так всю жизнь?» Перспектива пивного бизнеса смотрелась скучно.
К кино он шёл долго и ответственно, как влюблённый к женитьбе. После неудачи во время первой недолгой поездки в Москву задумался: «А не придумал ли я себе творчество? Вдруг творчество — это не моё?» Вопрос стоял широко и сложно: «Кем быть? Как жить дальше?» Он продал машину, открыл магазин, дела шли средне: на жизнь хватало, но не более. Потому закрыл магазин без сожаления.
Никита Добрынин поехал в Москву — заниматься кино. В Иркутске остались детство, юность, отношения с девушками и могилы родных.
Мечта сломалась
В Москве Добрынин обошёл все киношколы. Присматривался ко ВГИКу, а заодно и к себе и решил, что недотягивает. Он решил начать с нуля что-то новое: выиграл в школе Бондарчука полгранта. Вообще-то рассчитывал на грант, чтобы оплатить обучение, но в школе изменили условия. Никите пересмотр условий после испытаний не понравился, потому учиться не стал, но в Москве остался на два года. Это время он вспоминает с благодарностью, объясняя, что в столице из характера «вышло лишнее». Тогда же и узнал о приёме на курс Александра Сокурова в Петербурге. (Фильмы и награды мэтра врезались в память больше, чем-то, что он родом из Иркутской области.) Полтора года назад Никита поступил в мастерскую Сокурова.
Вообще-то в юности Никита мечтал служить во флоте. Но выяснилось, что не только флота, но и вообще службы в армии не будет — опухоль мозга. Маленькая, не страшная, но тем не менее… О журфаке молодой человек не мечтал, скорее так сложились обстоятельства. Окончив Иркутский университет, семь лет работал на телевидении в Иркутске. Работу Никита любил, но поймал себя на том, что дома после неё вспомнить нечего, кроме чужих мыслей, слов и ощущений. Он работал телекорреспондентом, как говорит, «занимался визуализацией пресс-релизов». Попав под сокращение, понял, что надо идти дальше. А куда? Понятно, в Москву. Но в столице у него, как у журналиста, не получилось. Через несколько месяцев Никита вернулся в Иркутск и ушёл в рекламу. На телевидение его больше не брали.
«У меня ж характер так себе. Могу сказать прямо», — поясняет Никита.
Потом возил суши, таксовал, снимал видео на заказ почти год, ну и открыл магазин разливного пива. Надеялся жить на частные видеозаказы и заниматься творчеством — снимать фильмы, при этом оставаясь в Иркутске.
То, что в Москве закрепиться не получилось, задело. Всё получалось, а тут раз — и мимо.
«Восточный русский»
Никита высок, статен, широк и светлоглаз. В Петербурге он человек с другой земли, собственно, сам он себя и называет «восточным русским», искренне гордясь связью с корнями, обрывать которые не намерен. Нетипичное для европейской России интонирование — тому пример.
«Мы в Сибири съедаем окончания, зажёвываем слова, интонация невыразительная, — улыбается Никита. — Петербург себя очень любит. В Москве мне бы пришлось ломать свою манеру речи, но ведь это тоже я! Сибиряки не пытаются быть удобными. Это дикость, чувство собственного достоинства и воли. В Иркутске меньше „социальных танцев“, в отличие от Москвы и Питера. Иркутяне быстрее, резче. Они по характеру ближе к Москве. В Иркутске больше взаимопомощи, причём молча».
Петербург и Иркутск разделяют пять тысяч километров и пять часов разницы во времени. Пошёл четвёртый год, как Никита уехал. В родных краях бывает раз в год-полтора.
«Я чувствую эту землю, — рассказывает он. — Ты прилетаешь в Иркутск — и Петербург покрывается туманом, его уже нет. Людям кажется, что Сибирь — это примерно как Тверь, а может, Пенза. В Петербурге нет стихии, силы природы. В Сибири огромные расстояния, до „нормального“ Байкала — 200 километров. В Листвянку возят командировочных, чтобы показать — вот Байкал. И все думают: Байкал увидел, омуль съел, программа выполнена. Мне не хватает ощущения силы, а его даёт именно стихия. Вот в Иркутской области есть и вода, и горы. Мне кажется, история о Сибири не будет близка москвичам и петербуржцам, а вот европейцам и азиатам — наоборот. Сибирь масштабна, и там сильная природа. Европейцам Сибирь интересна как неоткрытая земля. Это понятно скандинавам, португальцам и американцам. С Азией нас связывает жёсткость разговора. Сибирь слишком русская, чтобы быть экзотичной, и слишком далёкая, чтобы быть понятной».
В Сибири бесконечное синее небо. Воздух чистый, пахнет травой. А цветов, полутонов меньше. Летом солнце всё выжигает, цвета тускнеют”. Так Никита рассказывает о родине и роется в телефоне: ищет фото острова Ольхон на Байкале.
Режиссёр Александр Сокуров считает Никиту «удивительно русским, глубинным русским человеком».
«Никита — настоящий русский молодой интеллигент, душевно талантливый, — говорит мэтр. — А русское очарование — очень редкое качество среди наших мужчин. Нет у них национального достоинства. Почему? Видимо, судьба проглядела. Они — никто и ни про что. Никита сразу привлёк внимание не только тем, что он мой земляк, но и удивительной добротой. Если говорить о русском человеке собирательно — это Никита».
Футбол, журфак и кино
Александр Сокуров не первый учитель Никиты в кино. Три года назад в Иркутске показывали ретроспективу фильмов Кшиштофа Занусси. Никита пошёл, узнал, что режиссёр приглашает желающих к себе в гости в Польшу. Занусси дал визитку, пригласил на съёмки. Молодой сибиряк воспользовался приглашением, он впервые побывал на большой съёмочной площадке.
В Петербурге на курс Сокурова было три отборочных тура, конкурс — 500 человек на место. Взяли двадцать. Нужно было прислать свои работы, написать автобиографию и сценарий, второй тур — собеседование с комиссией, третий — этюд, басня, стихотворение и групповая сценка. Четвёртый — собеседование с Сокуровым. Перед собеседованием Никита занервничал — и прошёл.
Долгое время ему казалось, что иметь кинообразование не обязательно, можно снимать самому. Ну так и снимал, полагая, что это и есть главная практика. Но к Сокурову шёл за системным образованием.
Никита хочет снимать и документальное, и художественное кино. Он убеждён: режиссёру необходимы человеколюбие, азарт и желание много ходить пешком. Футбол и журфак объяснили, что такое команда: «Ты и игрок, и руководитель». Этот опыт очень помогает в кино.
Учёба в мастерской Сокурова на базе Петербургского института кино и телевидения стоит 250 тысяч рублей в год. Никита справляется сам, иногда занимает у друзей. В ноябре уволился из Нахимовского училища, где делал фотовидеоотчёты. Сейчас держится на фрилансе.
Писать прозу хочется, но говорит: рано. А паузу держать он умеет. Толстого не читал до 25 лет, думал, не дорос. «Толстой придавливает», — говорит Никита. Потому он не хотел знакомиться с автором, ценности и взгляды которого не понять, в отличие от Набокова или Томаса Манна. Пока что ловить метафоры Никиты — дело непростое для неподготовленного уха. Мыслит он образно и ярко, но формулирует не всегда понятно. Особенность мыслетворчества Никиты Александр Сокуров назвал «газообразной».
Эрмитаж и дождевик
От Питера сибиряк Никита ждал много. Воображение рисовало богемные этюды. Жить планировал на Петроградской стороне, чтобы бродить маршрутами любимого Шостаковича и Петрова-Водкина, ездить в дождевике в Европу и дружить с художниками. А ещё планировал вписать в свою жизнь водный спорт — греблю или яхтинг. Вышло несколько иначе. Вместо модерна Петроградки — общежитие в спальном районе. Купчино, конечно, не центр, зато там яблони цветут.
К невкусной невской воде привыкнуть удалось, а разнообразие характеров в Петербурге приятно радует, как и Эрмитаж с Филармонией, в которой побывал впервые. Впрочем, белые ночи — это тоже впервые, как и понимание того, что ночью можно работать. Никита признаёт: Петербург влияет сильно — и архитектура, и климат. Именно здесь Гумилёв стал чувствоваться лучше.
Ближайшие 5−7 лет Никита лет планирует жить в Петербурге. Говорит, для авторского кино здесь есть всё в отличие от Москвы: «Много хожу в Петербурге. Мне нужно весь город обойти пешком».
«Можно пойти в Эрмитаж, повторить маршрут людей, мемуары которых читаешь, — говорит молодой режиссёр. — А в Иркутске, когда я писал сочинение в 6 классе по картине „Грачи прилетели“, я ж грачей-то не видел! А людям, которые живут здесь, кажется, что грачи везде. В Иркутске есть размах, перспектива, холмы, а в Петербурге этого нет. Простор стимулирует фантазию. Хочется, чтобы кино таким и было».
Никита признаёт: в Питере чувствует себя чужим, мигрантом. Быть частью чего-то, быть принимаемым для него не так и важно. Он давно привык быть с самим собой. Хотя любит большие компании, стадионы, театры. Своей семьи пока нет, а ощущение странника периодически посещает, потому он сравнивает себя со «странником Одиссеем». Но спохватывается, ведь без дома вроде как везде комфортно. Ну или это пока.
Где больше жизни
«В глубинке больше жизни, естественности, — убеждён Никита. — В городе нет взаимоотношений между природой и человеком, только между людьми. Мне скучно, когда нет третьей силы, а только город, человек и нет стихии или машин, дороги, самолётов. В городе конфликты мельче, характеры менее выпуклые. Я не замечаю интереса внутри России к другим регионам, благодаря Дудю он формируется. Проблема отдалённых городов: там есть что-то своё, но есть закрытость».
Политики Никита сторонится, но на митинг 23 января пошёл: «Не за Навального, а чтобы быть причастным к ходу истории». Впрочем, трогает его другое. Будущий режиссёр убеждён: нужен разговор, как и зачем мужчине и женщине быть вместе. Что мужчина и женщина значат друг для друга. Каков он — современный герой, будущий режиссёр не знает, но полагает, что единого образа нет. Потому его интересуют современность и ровесники: отношения, работа — жизнь.
«Мне интересен творец, человек, который что-то создаёт или преодолевает трудности», — говорит Никита и называет Сибирь «нерассказанной землёй», показать которую — и желание, и долг. «Вот Шукшин, Астафьев, Распутин рассказали о своём периоде, — развивает он свою мысль. — А о современной городской жизни Сибири — нет. Иркутск — достаточно современный город. Там есть и жизнь, и энергия».
Александра Сокурова Никита называет «Ноем русской культуры», который «успел построить ковчег». Ковчег — судно малогабаритное, всем места не хватит, тем более во время потопа. Никита вот смог попасть. А дальше — его личная история: о Сибири, о человеке, об Одиссее, которая когда-нибудь родится, если ковчег окажется достаточно крепким.