«Это наш автозак. Идите, ищите другой»
Перед тем, как идти на митинг, Алиса позвонила мне. Я в шутку напутствовала её: «„Менты мрази!“ не кричать, горючей смесью не бросаться». Мы обе понимали, что на этом митинге моя сестра будет, наверное, последним человеком, кто может проявить агрессию. Мама это тоже знала, поэтому спокойно отпустила её на митинг. Папе говорить не стали — зачем ему волноваться.
Периодически Алиса писала нам с мамой сообщения: «Здесь всё нормально» и выкладывала в Instagram-stories видео с людьми, «гуляющими» по улицам Петербурга. С плакатами на видео никого не было. Кто-то рядом с сестрой скандировал «Нет войне!» Мы были спокойны.
Разница между Иркутском, где живём мы с родителями, и Петербургом — пять часов. Ближе к часу ночи, закрывая ноутбук, я увидела голосовое сообщение от Алисы в Тelegram. «Пока что не говори маме, но меня, кажется, задерживают», — почти смеялась сестра. Она сказала, что сотрудники полиции повели её в автозак. Алиса не сопротивлялась. По пути к машине полицейский спросил её, что за мероприятие сейчас проходит и сколько ей заплатили. Она не ответила.
Сестра отправила мне селфи, где она сидит в автозаке и улыбается. Внутри фургона было четыре человека. Машина несколько раз останавливалась. С улицы доносились голоса: «Ёщё примете?» Им отвечали: «Места больше нет».
Парень Алисы Руслан видел, как её забирали. Он подбежал к автозаку, в который её вели, и попросил оперативников посадить и его тоже. Руслана не взяли. «Иди дальше, мы тебя там примем. Здесь места нет», — сказали полицейские.
Алису привезли на площадь у Смольного собора. Задержанным сказали выйти из машины, взяться за руки и идти к другому автозаку. Там стояли ОМОНовцы, по словам сестры, их было человек 30. «Это был какой-то муравейник. Они посмотрели на нас, как на зверей в зоопарке», — позже рассказала сестра. Оперативники, которые привезли её к этому месту, хотели посадить арестантов в автозак побольше, но ОМОНовцы не пускали. «Это наш автозак. Идите, ищите другой», — говорили они.
В итоге Алиса в цепочке с другими задержанными побрела к своему прежнему автозаку на четыре человека. А потом их пересадили в большой автобус-гармошку. Руслан следил за автозаком, в котором везли Алису. Когда задержанных пересаживали, он протиснулся между ОМОНовцев, и сел в автобус вместе с ней.
Через два часа их повезли в отделение. «Сказали, что нас продержат час-полтора, составят протокол, и отпустят до суда», — записала мне голосовое Алиса. Перед выходом из дома она взяла с собой портативное зарядное устройство и зубную щётку. Надеялась, что ни то, ни другое, ей не пригодится.
Я чувствовала себя виноватой в том, что ничем не могла помочь. В голове не укладывалось: моя младшая сестра сейчас за шесть тысяч километров сидит в каком-то отделении. Представить, что её будут судить, было невозможно. Я посмотрела на часы — около трёх часов ночи. В Петербурге — десять вечера.
«Её там не били?»
«Зачем ты туда едешь? Вдруг тебя тоже заберут?» — спрашиваю Серёгу, своего жениха. Он едет на такси разыскивать Алису. Подъезжает к автозакам, которые видит в городе, и спрашивает, у них ли Алиса. Полицейские дают ему номера телефонов ближайших отделений. В одном из них он находит Алису. Серёга представляется полицейским её старшим братом и просит отпустить Алису домой — иначе не пустят родители.
На глазах у Серёги волонтёры из ОВД-инфо (организация объявлена в России «иностранным агентом») приносят в отделение два пакета с продуктами для задержанных. Полицейские находят в пакете несколько зубных щёток. «Их там восемнадцать человек, думаете, две зубные щётки им помогут?» Серёга выходит из отделения. Рядом с ним идёт покурить оперативник.
— Отпустите её, может? Родители волнуются, — говорит Серёга.
— А почему они не волнуются, где она ходит? — отвечает, затягиваясь, полицейский.
— Думаете, она им рассказывает, куда ходит?
— Понимаю. Сам отец. Мои мне тоже не рассказывают.
— Сегодня выпустите?
— Вряд ли. Тут очередь большая, всем нужно составить протокол. Их сюда привозят столько, мы сами из-за них по два часа в сутки спим. Скажи родителям, чтобы не волновались. В нашем отделении их точно никто трогать не будет. И телефоны не отберём.
Серёга пересказывает мне этот разговор, и я засыпаю — на час.
Просыпаюсь — в Иркутске пять. В Питере — полночь. Обещали к этому времени отпустить. Новых сообщений от Алисы нет. «Ну что?» — спрашиваю. «Если что-то изменится, я напишу».
Понимаю, что больше не рассказывать об этом маме нельзя. «Её там не били?» — первым делом спрашивает мама. Отвечаю: «Не били».
Печеньки, кракен и протоколы
Следующие девять часов я каждые три минуты обновляю чат с Алисой. Спрашивать, как дела — не хочу, представляю, как ей надоело отвечать одно и то же: «Ничего не понятно, нам ничего не говорят. Ждём». Надеюсь, в отделении ей удастся поспать.
Позже Алиса рассказала, что они сидели в кабинете, где были стулья, стол с едой и розетки. В туалет можно было пройти с сопровождением. Туалетную бумагу принесли волонтеры из ОВД-инфо. А ещё они передали воду и печеньки, которые задержанные ели всё оставшееся время.
В другой части отделения за одной из больших железных дверей с прозрачным стеклом сидел мужчина. Он бился кулаками в дверь, кричал, просил выпустить его и дать еды. Пытался обращаться ко всем проходящим мимо людям, полицейским и задержанным — никто не отвечал. В какой-то момент он начал читать намаз. Задержанные в шутку прозвали его кракеном. Сотрудники пугали — самых непослушных посадят с ним в камеру на ночь. В шутку или всерьёз — Алиса не поняла.
Адвокат из ОВД-инфо сразу вышел на связь, но в отделение его не пускали. Алиса попросила помощи друзей — в инструкции задержанного от ОВД-инфо рекомендовали в таких случаях, чтобы друзья и родственники задержанных звонили в отдел и требовали пропустить защитника. В итоге адвоката пустили. Он ответил на вопросы, дал несколько советов и рассказал, что с задержанными будет дальше. Через несколько минут сотрудники попросили его уйти.
Потом задержанных стали вызывать в кабинет к следователю по одному. Спрашивали рост, цвет глаз и волос, просили описать, во что они одеты. После этого фотографировали и брали отпечатки пальцев. Сестра отказалась. «Мы уже знали о 51 статье — можно не свидетельствовать против себя, — говорит она, — Значит, имеем право не называть место учебы и работы, но спрашивают об этом довольно настойчиво. Я растерялась и всё назвала».
Восемнадцать человек прошли конвейер часа за два, после этого, так же, по очереди, на каждого стали составлять протокол. Вскоре выяснилось, что во всех протоколах было написано одно и то же.
В протоколе Алисы были неверно указаны место и время задержания. Она заявила об этой ошибке. Ещё сказала, что шла на встречу с другом, Русланом. По пути её могли задержать дважды — один раз она забежала в магазин, в котором продавец, понимая, что происходит, защёлкнул за ней дверь. Второй раз — пыталась свернуть в подворотню. Там её и задержали.
На мои уже редкие «Как дела?» сестра отвечала, что новостей всё ещё нет. Ребят из отделения отпускали домой до суда. Они с Русланом остались в пятёрке тех, кого не отпустили — их повезли в суд прямо из отделения.
Всех задержанных в отделении добавили в телеграмм-чат, где уже второй адвокат от ОВД-инфо давала советы: «Если вы действительно шли мимо и у вас есть доказательства, например, переписка с кем-то, или билеты в кино — говорите об этом. Если нет — давайте чистосердечное. Но никаких гарантий по решению нет. Недавно девочке с чистосердечным дали трое суток, а мальчику с доказательствами — штраф».
Ближе к четырём часам вечера по иркутскому времени Алиса сказала, что её привезли в суд. Вместе с пятью задержанными из отделения сестры — ещё около пятнадцати человек из других отделений.
Дальше снова — несколько часов ожидания. Алиса рассказала, что с их группой работали примерно восемь судей, от ОВД-инфо в суде было два адвоката. Кого-то отпускали за 20 минут, кто-то ждал решения суда час. Никто не выходил без обвинительного приговора. Было три варианта наказания — штраф от 10 до 20 тысяч рублей, арест до 15 суток или исправительные работы. Все надеялись получить минимальный штраф, это считалось самым лёгким наказанием. В основном, задержанных отпускали со штрафами.
Адвокат по опыту предыдущего дня в этом суде рекомендовала признавать вину и говорить о раскаянии, но эта тактика работала не со всеми судьями. Кто-то получал двое-трое суток, кто-то, показавший до суда недовольство полицией, — 10 суток. Каждый выходящий из суда рассказывал, что он сказал на суде и какое наказание за это получил. После нескольких процессов задержанные выработали оптимальный подход к каждому судье, но работало это не всегда. Они называли суд рулеткой и проводили часы в ожидании своей очереди.
«Я — свободный человек»
Суд над Алисой проходил на следующий день. Сестра с протоколом не согласилась, вину не признала и попросила судью продемонстрировать видео, которое полицейские приложили на диске к её протоколу. На нескольких роликах из разных мест были видны люди, которые идут, кричат «Нет войне». Но на этих видео не было ни сестры, ни доказательств её вины. Возможно, из-за её просьбы Алисе дали штраф больше, чем у других. Она должна выплатить 12 тысяч рублей. А, например, Руслану присудили 10.
«Штраф 12к. Я домой» — написала сестра. В Иркутске было девять вечера. Несколько наших общих друзей, которые знали о том, что её задержали, спросили номер её банковской карты. В сумме ей перевели около шести тысяч — половину штрафа она оплатила сама.
«Я свободный человек!» — написала в инстаграм-сторис сестра.