К дому 39-летней Надежды Корниловой в деревне Аргуне Иркутской области невозможно подъехать после дождя — машина вязнет в чёрной грязи и буксует. Синяя краска на воротах облупилась. Из калитки выломано несколько досок, сквозь дыру видно заросший травой двор. В бревенчатом доме, купленном на материнский капитал, почти все пятьдесят квадратов жилой площади заняты кроватями.
На кухне 18-летний сын Надежды Саша чистит картошку. Его 16-летняя сестра Ира гремит в шкафу сковородками. Тут же собрались младшие братья и сёстры: 13-летний Ярик, 11-летняя Лера, 9-летний Ринат. Нет только 8-месячной Каролины и самого старшего, 20-летнего Стаса. Он живёт тут же, с «женой, только они не расписаны», и шестимесячным ребёнком. У них отдельная комната, дверь туда плотно закрыта.
У Корниловой семеро детей, она воспитывает их одна. Все живут с ней. Говорит: «Старшего Стаса я родила по молодости, в 18 лет. Сашу и Иру — от мужа, только неофициального». Потом через суд добилась, чтобы он с пенсии по инвалидности выплачивал детям алименты. За это он обещал Надежде «приехать и прибить, но у него на дорогу денег нет». Ещё двое детей — от третьего мужчины, «он не захотел их на себя записывать, чтобы потом алименты не платить». 8-месячная Каролина родилась последней, её отец тоже «не захотел на себя записывать». Соседка рассказывает: отец девочки — приезжий из Таджикистана, с которым Надежда вместе работала в придорожном кафе в соседнем селе.
Только двое детей, Лера и Ринат, учатся в школе в обычных классах. У остальных, в том числе старших Стаса и Саши, есть диагноз «лёгкая умственная отсталость». Они учились или учатся в классах для детей с ограниченными возможностями здоровья — ОВЗ. Это официальный термин, но в селе его никто не использует. Учителя и родители называют классы для детей с ОВЗ «коррекционными». Надежда произносит «коллекционные».
В Аргуне живут ещё две многодетные матери, кроме Корниловой. У её родной сестры, 38-летней Галины Лыковой, шестеро детей от двух мужей, у 46-летней Валентины Пономарёвой девять детей от одного мужа. На три семьи приходится 22 ребёнка, сейчас в школе учатся десять из них, семеро имеют диагноз «лёгкая умственная отсталость». Всего в Аргуне живёт 336 человек, из них 39 детей школьного возраста.
В деревне работает только начальная школа. Дети с первого по четвёртый класс сидят на уроках вместе, учитель даёт им разные задания. Сейчас в школе всего два ученика: девятилетний Ринат и 12-летняя Лера, оба — дети Корниловой. Леру в прошлом году отправляли на комиссию. «Учительница так сильно хотела, чтобы её в „коллекцию“ отдали, потому что у неё проблемы с английским, — говорит Надежда. — Советовала: сделайте вид, что она ничего не понимает. Просто заниматься с ней не хотела».
Если бы Лере поставили диагноз, то перевели бы в коррекционный класс в соседнюю деревню. Надежда ответила: «Как комиссия решит». Леру оставили в четвёртом классе на второй год. Надежде сказали, что английским нужно заниматься с девочкой дополнительно. «А как я буду заниматься, если я сама ни одной буквы не знаю», — говорит Надежда.
После «началки» Лера и Ярик перейдут в общеобразовательную школу в селе Манзурка, в двадцати километрах. Туда их будет возить школьный автобус.
В манзурской школе учатся 323 ребёнка из восьми окрестных деревень, 148 из них — дети с ограниченными возможностями здоровья. Это больше половины учеников. Почти у всех «лёгкая умственная отсталость» или «задержка психического развития». Пять лет назад в школе было всего 36 детей с ОВЗ.
«Раньше не было открытости. Их не выявляли»
Во всех школах Иркутской области ежегодно увеличивается количество детей с ОВЗ. По данным регионального министерства образования, в 2000 году в регионе было 1628 особых детей. Все они учились в коррекционных школах, по специальным программам. Сколько детей с ОВЗ было в обычных городских и сельских школах — неизвестно. Эти данные областной центр оценки качества образования начал собирать только в 2011 году, когда в школах насчитали 9116 особых детей. Спустя десять лет, в 2021 году — их было уже 23068.
Взрывной рост произошёл в 2016 году. За год число детей с ОВЗ выросло почти в два раза: с 9555 до 16919 детей. Среди детей с особенностями здоровья 62% имеют диагноз «лёгкая умственная отсталость». На втором месте (31%) задержка психического развития.
Такую статистику можно объяснить тем, что с 2013 года детей стали тщательнее обследовать и чаще диагностировать особенности развития. Именно с этого года в России начал действовать Приказ 1082, который регулирует работу медико-психолого-педагогических комиссий (ПМПК).
Новый приказ установил: на каждые десять тысяч детей должна быть отдельная медико-психолого-педагогическая комиссия. До 2013 года комиссий было мало и, как правило, районы обследовала выездная бригада из областного центра. Только после появления нового приказа комиссии стали создавать на местах. По данным министерства образования, сейчас работает 37 комиссий на 33 района и 9 городских округов.
Карта и график — интерактивные. Чтобы получить информацию по районам — нажмите район на карте.
В Усть-Кутском районе комиссию создали в 2018 году. «До этого как выявляли? — говорит бывшая руководительница усть-кутского департамента образования Ольга Зуева. — Раз в год приезжали специалисты из Иркутска. Или родители сами должны были ребенка в Иркутск везти на обследование». От Иркутска до Усть-Кута по трассе — 960 километров. Билет на самолёт в одну сторону стоит десять тысяч рублей. За сутки можно добраться на поезде, за 16 часов — на автобусе. Ехать на обследование были готовы единицы. В 2016 году в усть-кутской школе № 2 училось 11 детей с умственной отсталостью, в 2020 — уже 45 детей.
«Раньше не было открытости, — считает бывший начальник департамента образования Иркутска Александр Костин. — Их не выявляли. Работая в свои годы в школе, с каким трудом мы убеждали родителей пройти ПМПК. Не было практики и обязанности у школ. Детей просто под любым предлогом „выживали“ из школы».
«Кто рожает-то? Бичи, алкаши»
Другая причина роста числа диагнозов в том, что особенных детей объективно становится больше, особенно в сельских районах, говорят специалисты. Из деревень давно уже уезжают самые активные и молодые люди. Остаются пенсионеры и инвалиды. Руководитель центра развития инклюзивного образования Института развития образования Иркутской области Ольга Кучергина уверена, что это основная причина роста числа детей с умственной отсталостью именно в деревнях. Например, в Качугском районе, где нет ни одного города, 20,3% всех детей учатся в коррекционных классах.
В бирюльскую школу Качугского района ездят дети из семи окрестных деревень: Косогол, Чемякино, Залог, Малая Тарель, Бирюлька, Кукуй. Всё население — около 1,5 тысяч. В конце 80-х годов прошлого века в школе училось до 700 детей. В 2020 году осталось всего 130 учеников, и 32 из них — в классах коррекции. Это каждый четвёртый ребёнок. Директор школы Наталья Черницова говорит, что 25 лет назад из 260 учеников было всего 4 коррекционника.
Ни в прошлом, ни в позапрошлом году в школе не было ни одного отличника. «Кто рожает-то? Бичи, алкаши. Нормальных людей мало. Все бухают», — коротко объясняет причину глава Бирюльки Анатолий Будревич.
Многодетные матери из Аргуна Надежда, Галина и Валентина подтверждают: в деревне «пьют много, очень много». «Молодёжь пьёт, как ходить начинают, — говорит Валентина. — У нас есть такие, которые детям спиртиком платят, чтобы те поколымили». Спирт в деревне можно купить «у одной женщины тут, по 170 рублей за стакан, она прямо через окно дома торгует и все знают».
В деревне Усть-Киренга Киренского района прописано 64 человека, из них половина имеют инвалидность и диагноз «умственная отсталость». «У старика средняя пенсия 11 тысяч, у такого „охламона“ — 16–18 тысяч. Вот и рожают с инвалидностью „по голове“, себе подобных, — говорит бывший глава поселения Пётр Монаков. — Одна такая, с инвалидностью, нарожала десять детей. Все с детства пенсионеры. Теперь уже у её дочери четверо маленьких пенсионеров. Им дают льготы, ипотеку. Она получила материнский капитал и ещё губернаторские сто тысяч как многодетная. Купила дом, машинку стиральную. А у меня один ребёнок, но я не могу себе купить квартиру. Вот скоро „охламонов“ станет большинство населения, и они изберут собственного мэра. Будет у нас деревня дураков».
Надежда Игнаева акушер-гинеколог с двадцатилетним стажем, работала в Боханском районе, сейчас в больнице города Свирска. «А что вы хотите, — говорит она. — У меня из 80 рожениц, которые стоят на учёте, только пятеро с высшим образованием, и это хорошо. А 30% мамочек сами закончили классы коррекции. Кого они родят, гениев?»
В деревнях часто берут под опеку детей из детских домов. «Работы в деревне нет. Люди выживают „на телятах и ребятах“. Кто-то держит много коров и продаёт молоко и мясо, а кто-то берёт под опеку детей», — объясняет жительница Аргуна, бывшая глава местной администрации Октябрина Тимофеева. Она сама вырастила семерых детдомовских детей.
Приёмные родители получают пособие на ребёнка, больше 10 тысяч рублей в месяц. Люди берут под опеку по шесть-восемь детей. Можно взять хоть двадцать сирот, если комиссия в министерстве опеки и попечительства решит, что семья может обеспечить детям нормальные условия. Каждый раз это решают индивидуально.
«У нас в школе очень много опекаемых детей, — говорит директор школы в посёлке Манзурка Качугского района Александра Попович. — А опекаемые дети в основном из неблагополучных. И среди местного населения многие родители злоупотребляют. Дети растут в обществе неблагополучном, вот развитие и затормаживается». Эти дети и наполняют классы коррекции в деревнях. Но на общую статистику по региону это не влияет. Если сироты остаются в интернатах городов, они точно так же учатся в коррекционных классах и попадают в сводки минобра.
«Мы постоянно проводим обучение педагогов из глубинки, — добавляет Ольга Кучергина. — Могу сказать: всё, что происходит на селе, — это катастрофа. Там идёт деградация. Кто хочет чего-то добиться, уезжают в города, остаются либо пожилые, либо асоциальные. Поэтому умственная отсталость растёт, и будет расти дальше».
При этом задержка психического развития или «педагогическая запущенность» — уже не болезнь социально-неблагополучных слоёв. Всё чаще она встречается у детей из формально благополучных, полных семей. «Ребёнок родился, и как только появляется захват руки, ему дают гаджет, а там мультики, видеоряд. С ребёнком не разговаривают, не общаются, и всё — возникает педагогическая запущенность», — говорит Кучергина.
«Не берут особых детей. Боятся, что не справятся»
До вступления в силу Приказа 1082 комиссия сама определяла, в какое учреждение направить ребёнка: в специализированную или общеобразовательную школу. Теперь её задача — только выдать рекомендации. А где ребёнок будет по ним учиться — решают родители.
В официальных документах больше нет понятия «коррекционная школа» или «коррекционные классы». Обычная общеобразовательная школа обязана принять и выучить ребёнка с любым диагнозом: слепота, глухота, ДЦП, средняя или лёгкая умственная отсталость. Все эти дети получают статус «ребёнок с особыми возможностями здоровья» и учатся по адаптированным программам. Для них создают отдельные классы или они занимаются в обычных классах, вместе со здоровыми сверстниками. Такая практика называется инклюзивным обучением.
С 2016 года действует норма: дети с умственной отсталостью должны учиться в специальных классах не больше 6 человек. «Включать ребёнка с умственной отсталостью в класс к здоровым сверстникам — это преступление по отношению ко всем: и к самому ребёнку, и к одноклассникам, и к учителю», — говорит Ольга Кучергина.
Но требование о создании отдельных классов не всегда исполняется: у школ не хватает ресурсов и учить детей так, как того требует Закон об образовании, они просто не могут. По данным за 2021 год, только 4324 ребёнка с умственной отсталостью учились в специализированных классах.
Директор не думает о создании специализированных классов, если у него, как в манзурской школе, не хватает даже тёплых туалетов. Пользоваться ими там разрешают только детям из начальной школы и учителям. Старшеклассники должны ходить в деревянные туалеты на улице. Зимой температура в Иркутской области опускается ниже сорока градусов. А дети в селе Максимовщина учатся в четыре смены. Последняя начинается в четыре часа и заканчивается после семи вечера. Уроки по 30 минут, их проводят даже в библиотеке, а учителя проверяют тетради, сидя в коридоре. Старая школа переполнена из-за того, что село находится под Иркутском и быстро растёт. Жильё здесь гораздо дешевле, чем в городе, а на работу можно ездить в Иркутск.
Бывший руководитель иркутского департамента образования Александр Костин говорит: главная проблема школы — нехватка учителей, даже не помещений или тёплых туалетов. Не хватает математиков, русоведов, учителей иностранного языка. В областном центре Иркутске дефицит учителей — 40%. А в сельских школах один учитель зачастую ведёт несколько предметов. Почти все учителя работают на 1,5-2 ставки.
«Учителей не хватает катастрофически, — говорит психолог Ольга Иванова (фамилия изменена по просьбе героини — ЛБ) из крупной иркутской гимназии. — Я иногда знаю, что должна сделать учителю замечание, что она кричит на детей, грубо разговаривает, ещё что-то. Но смотрю в её красные глаза и не могу. Потому что понимаю: я скажу что-то, а она в ответ заплачет или закричит, и будет только хуже. Ну не выдерживают учителя такой нагрузки».
В усть-кутской школе № 4, которая входит в городскую тройку лидеров по результатам ЕГЭ, нет химика, физик работает на две школы. У русоведов нагрузка по 48 часов, это 2,5 ставки — их тоже не хватает. Если взять 32 часа, добавить категорию, стаж, классное руководство, будет «достойная» зарплата больше 40 тысяч. Если голая ставка 18 часов — учитель получит оклад 8 тысяч. В двух школах Усть-Кута нет директоров, почти все руководители «возрастные».
Ольга Кучергина отмечает: учителя берут двойную нагрузку, чтобы больше заработать. «Педагогическая деятельность выжигает человека. У нас голод кадров и в школах, и в детских садах. От этого страдают все дети без исключения», — добавляет она.
Педагоги получают надбавку к зарплате 15-20% за работу с детьми с ОВЗ. Несмотря на это, многие «психологически не готовы работать с коррекционными классами», по словам Александры Попович. Директор школы в Урике Елена Голяковская добавляет: надбавка к зарплате на самом деле «копеечная», 1-2 тысячи рублей.
В итоге школы стараются не набирать слабых, тем более — особых детей. Школа в посёлке Урик под Иркутском — экспериментальная площадка по инклюзивному образованию. Обычно её приводят в пример, сюда приезжают педагоги из других школ перенимать опыт. В 2022 году школа была переполнена в четыре раза. В ней должно учиться 450 детей, а учится больше двух тысяч. Почти сто детей — с особыми возможностями здоровья, 24 из них — с умеренной умственной отсталостью. Некоторые не умеют не только читать и писать, но и разговаривать.
Директор Елена Голяковская боится, что к ней придёт, например, незрячий ребёнок. Для него нужно специальное оборудование, специалисты, а ничего этого нет. «Если мамочка скажет — хотим учиться здесь, не принять ребёнка я не могу, это его конституционное право. Но и обеспечить ему условия — тоже не могу. Что я буду делать? Не знаю», — говорит директор.
Новые школы оснащают уже всем необходимым. Но детей с ОВЗ они всё равно берут неохотно. Например, в новой школе № 19 в Иркутске есть пандусы и доступная среда. Но нет ни одного ребёнка на инвалидной коляске.
— Знаю, что директора часто не хотят, не берут особых детей. Боятся, что не справятся, — говорит Елена Голяковская.
— А какие варианты не взять, если этого требует закон об образовании? — спрашиваю её.
— Ну, я вас умоляю, — усмехается Голяковская. — Если директор долго живёт на этой территории, он найдёт, что сказать. Сама мамочка училась у этого директора. Она говорит: «Я одного взгляда директора до сих пор боюсь». Ну, не берут. Выводят на домашнее обучение. Говорят, что нет условий. Хотя надо брать.
«Сейчас у школы одна цель — чтобы дети хорошо сдали ГИА, чтобы очень хорошо сдали ЕГЭ»
Начиная с 2009 года, выпускники 11 класса обязательно сдают ЕГЭ по русскому и математике, после девятого класса — государственную итоговую аттестацию, ГИА. С тех пор рейтинг школы и её финансирование зависит от результатов экзаменов. «У педагогов есть интересные подходы, идеи. Но уже не до этого, – говорит бывшая директор школы в Усть-Куте Ольга Зуева. – Сейчас у школы одна цель – чтобы дети хорошо сдали ГИА, чтобы очень хорошо сдали ЕГЭ. Не до звёздного неба».
После 2013 года, когда появился приказ о создании комиссий во всех районах и детей стали тщательнее обследовать, успеваемость по результатам ЕГЭ и ГИА выросла. В 2013 году, когда появился приказ о создании комиссий на местах, двойки за ГИА по русскому получили 570, а по математике 1500 детей. Но уже через год, в 2014-м, два балла по русскому набрали всего 190 школьников, по математике — 348. В 2016-м по русскому было 97 двоечников, 137 — по математике.
Дело в том, что школьники с ОВЗ не сдают обязательную для всех остальных итоговую аттестацию. Они могут не проходить её вообще или сдавать государственный выпускной экзамен (ГВЭ). Это облегчённая форма. Сами задания гораздо проще, на их выполнение дают больше времени, письменные задания заменяют на устные, можно пользоваться калькуляторами и компьютерами. Потом дети получают аттестат, который даёт право идти учиться в десятый класс или профучилище. После окончания 11 класса ребёнок может сдавать ЕГЭ или снова ГВЭ.
Дети с лёгкой и средней умственной отсталостью вообще не сдают итоговых экзаменов. С 2016 года для них ввели отдельное итоговое испытание — комплексную контрольную работу и экзамен по «труду». Они получают свидетельство об обучении.
С этим документом можно поступить в профучилище на несколько специальностей. Но училищ мало, около тридцати на Иркутскую область с населением 2,5 млн человек. Из специальностей — штукатур-маляр, плотник, сборщик мебели, швея, повар, растениевод. Дети «со справкой» не могут получить водительские права, право ношения оружия. Не могут идти на госслужбу, их не берут в армию.
«Мой старший хочет в армию, — говорит Галина. — После армии можно везде пойти. В охранники, на контракт». Сейчас Володя учится в колледже на слесаря и собирается «снимать коррекцию, а для этого надо в психушке полежать», то есть пройти обследование в психоневрологическом диспансере. Ещё хочет получить водительские права. Галина купила в кредит трактор. «Он на нём ездит, собирает-разбирает от и до. Но если его поймают без прав, будет штраф 50 тысяч», — добавляет Галина.
«В школе сказали: не будешь в коррекцию сдавать, мы опеку вызовем»
Теоретически дети могут перейти из коррекционных в общеобразовательные классы. Бывший руководитель иркутского департамента образования Александр Костин говорит, что этим как раз измеряется эффективность инклюзии. Тогда ребёнок будет сдавать ЕГЭ или ГИА и получит не свидетельство, а нормальный аттестат. «Вся система должна быть направлена на то, чтобы вытянуть ребёнка и перевести на общеобразовательную программу, — рассуждает Костин. — Всё должно быть в интересах ребёнка».
Когда он был директором департамента образования Иркутска, увидел, что из 34 тысяч детей в десятый класс берут всего 15 тысяч. «Я сразу озадачил руководителей. Вы что, элитная школа? — говорит Костин. — Вы сами учили ребёнка девять лет, это наши педагогические огрехи. Мы обязаны ребёнку дать выбор. Пугалки: „ой, не сдадут ЕГЭ“, — это всё пустые словеса. Стандарт ЕГЭ рассчитан на среднего ученика». При Костине в Иркутске 65% детей начали переходить в 10 класс.
На практике перевести ребёнка из коррекционного класса в обычный практически невозможно. Директор манзурской школы Александра Попович говорит, что в её школе не было ни одного такого случая. Елена Голяковская, директор школы в Урике, помнит только два таких примера за тридцать лет.
«Мы бы хотели перевести Сашу в обычный класс, — говорит Надежда из Аргуна. — Потому что коррекция — не хорошо. Но они же по другой программе идут, не учат почти ничего. А чтобы в обычный класс вернуться, надо английский сдавать, математику. Как они сдадут, если не учили? А заниматься с ними некому». В позапрошлом году учителя хотели оставить Сашу на второй год в коррекционном классе, он не справлялся с программой по математике. На помощь пришла соседка Октябрина. Она всё лето занималась с мальчиком дополнительно и его перевели в девятый класс.
Ни Галина, ни Надежда, ни Валентина не хотели отдавать детей в коррекционные классы. Но «в школе сказали: не будешь в коррекцию сдавать, мы опеку вызовем», — рассказывает Надежда. Многодетные получают пособия на детей до 17 лет — по 12 тысяч рублей. Лыкова говорит, «жить на них можно».
Дети с инвалидностью получают ещё и пенсию. Диагноз «легкая умственная отсталость» или «задержка психического развития» инвалидности не дают. Но льготы они получают: детям с таким статусом полагается двухразовое горячее питание в школе. Детей из обычных классов кормят бесплатно один раз в день и только в начальной школе.
«Да, на селе это важно для родителей. Но потом они сталкиваются с последствиями. Ребёнок не может получить нормальное образование, устроиться на работу», — считает Костин.
«Коррекционные классы — это гетто или камера хранения»
В Бирюльке, где каждый четвёртый ребёнок — «коррекционник», в обычных классах в среднем по 4-5 учеников, в самом многочисленном — 16 человек. Ни в прошлом, ни в позапрошлом году там не было ни одного отличника.
«Нашли способ — посадят ребёнка в класс коррекции и всё, дальше с ним можно не заниматься, а палочки рисовать. И статистику он не портит, — говорит учительница из этой школы Любовь Космачёва. — Когда в школе такие маленькие классы, там всех отличниками можно сделать. А получается наоборот, просто губят детей. Это страшно». В 2021 году Космачёву уволили из школы в Бирюльке. Она уверена, что часть детей можно перевести из коррекционных классов в обычные, но учителя просто не хотят с ними заниматься.
«Сама по себе эта институция детей с ОВЗ, с прописанными правилами, она ни от чего детей не спасает, — говорит Ольга, психолог из иркутской гимназии. — На неё должна работать вся система образования. А она не справляется».
Учительница русского языка и литературы из манзурской школы Ольга Татарникова раньше думала, что это правильно: формировать более слабые классы из детей, которые не могут освоить программу. Но когда поработала с ними, поняла что «коррекционные классы в нынешнем виде — это как гетто или камера хранения». Развитие у детей там резко замедляется.
«Когда я увидела эти классы, назвала их детский сад „Дубок“, — говорит Ольга Татарникова. — Объясняешь им в девятом классе, как в детском саду, про дедушку Ленина. И они это воспринимают не как иронию или шутку, а как само собой разумеющееся. Сидят такие здоровые парни, плечистые, высокие. Но как только открывают рот, чтобы что-то обсуждать, я чувствую: мы создаём совсем неправильные условия для развития человека. Это похоже на преступление, что ли».
Татарникова вела в Манзурке литературный клуб, в котором занимались дети с умственной отсталостью вместе с детьми без особенностей. В сентябре 2022 года Татарникова не вышла на работу в школу. Сначала кто-то донёс, что она выступает против войны. В школу приехал «целый автобус полицейских и сотрудников ФСБ», они несколько часов допрашивали Татарникову и других учителей. Потом чиновники из районного отдела образования запретили Татарниковой ставить с детьми спектакль «Голый король», который школьники начали готовить за полгода до «спецоперации». После этого Татарникова уволилась.
Инфографику для этого исследования сделала «Медиазона».