Этот материал мы публикуем в партнёрстве с медиа <РОМБ>, где вы можете посмотреть видео версию интервью.
На первом боевом задании Михаил вёл дневник. Записи из этого дневника чередуются с фрагментами его беседы с корреспондентом «Людей Байкала». Текст прошёл минимальную редактуру — были расставлены знаки препинания и расшифрованы отдельные сокращения, внесены поправки для сохранения анонимности. Рассказ Михаила подтверждают фотографии и документы из госпиталя. Их контрактник передал редакции.
Редакция ЛБ не разделяет позицию героя материала. При этом мы считаем, что для понимания войны необходимо изучать свидетельства самых разных людей — так же, как историки исследуют дневники солдат всех армий, участвовавших во Второй мировой. Без этого картина будет неполной.
Как Михаил попал на фронт
— Чем ты занимался до того, как пошёл на фронт?
— Разным. Я официально и неофициально работал — монтажником, в безопасности, всем подряд.
— Когда ты решил пойти?
— Года два назад. Но была проблема — я был негоден и не служил срочку.
— Что с тех пор изменилось?
— Сейчас берут всех подряд, наверное. Старый военник потерялся, и мне выдали новый, уже с категорией А.
— Зачем ты пошёл?
— Деньги, да и ребятам помочь. 50 на 50. Я в первую очередь шёл именно как медик. Медицинского образования у меня нет, но экстренную помощь оказать и эвакуировать могу без проблем.
— Ты заключил контракт как медик?
— Нет, там не спрашивают, просто заключаешь контракт.
— Ты понимал, что тебя могут направить на штурм?
— Да, конечно. Много знакомых воюют. Я примерно предполагал, куда и на что иду.
— Но ты говорил, что рассчитывал работать медиком.
— На месте надо договариваться. На втором БЗ (боевом задании — ЛБ) я и работал как эвак и медик. Но наш полк резко нас «продал» в другой, и я стал штурмовиком. Медиком-штурмовиком. «Покупатели» приходят и забирают солдат. Кто-нибудь в высоких чинах говорит: мне нужно 20 ребят. И всё.
— Как к решению пойти на войну отнеслись близкие?
— Родители не в курсе. Девушка не одобряет, но отнеслась с пониманием к моему выбору. Она сама туда поедет медиком, если отчислят из университета.
— Как ты относишься к идее войны с Украиной?
— Никак. Нет ни патриотизма, ничего. В принципе, я аполитичен.
— А если бы тебе сказали, что сейчас война, скажем, с Уругваем?
— Вообще без разницы (смеётся).
— Ты получил деньги и экипировку?
— Да, подъёмные пришли, миллион триста тысяч. Фонд помощи Вагнера полностью меня укомплектовал. Форма хорошего качества, обувь своя. В учебке выдали армейский комплект. У меня был целый баул с вещами. Даже два.
— И куда ты попал?
— Нас направили из учебки в полк, который, в основном, состоял из мобилизованных. И сразу отвезли под Глубокое. Прямо на линию фронта.
День 1
Привезли с Курска с части, высадили в лагере, с ребятами, кого мы усилили. Толком не пообщались, через 3–4 часа уже посадили в Урал и без объяснений что, куда, высадили в зелёнке (лесистой местности — ЛБ).
Дождались остальной группы, в четыре коробочки (БМП — ЛБ) 42 человека на точку Медуза высадка. Комроты Массад ахуел, что доехали без приключений, сказал: «Или мы очень удачливые, или укр воевать устал, надеюсь на второе».
Первая группа с Массадом и ещё 10-12 людьми выдвинулась в Глубокое. Дошли не все, на подходе двое трёхсотых (раненых — ЛБ). Небо стало совсем грязное (появились дроны — ЛБ), отправка людей отложилась, это было раннее утро.
Целый день сидели в зелёнке. К вечеру заобщался уже с бывалым парнем, его и выводили как трёхсотого. Он нашёл плащ-палатку, у меня была верёвка, натянули а-ля тент в метре над нами, не очень понимал, зачем.
Ночь началась более-менее тихо, около 3-4 утра прилетела Баба-Яга (так российские военные прозвали тяжёлые беспилотники ВСУ, прежде всего, гексакоптеры Vampire. Дрон переносит до 50 килограмм боевого груза, издаёт резкий неприятный звук — ЛБ), первые сбросы, первые трёхсотые.
Около пяти утра сброс рядом с нами, мне уебало нос, кровь ручьём, не понял, что было — осколок или ударная волна, около 3-4 метров дистанция взрыва со стороны головы. Второй сброс прошёл правее, ещё дальше от меня, прямо на парня с позывным Минус, меньше метра, почти полностью оторванная рука, посечены обе ноги, повреждения груди — мелкие дырки. Я рыпнулся к нему первый, заливая его кровью из носа, и накинул жгут на ногу. Как услышал возвращение Яги, опять убежал под тент, сбросы, пытался выбежать, не смог, зелёнка стала открытой, ёбаные фпв (дроны FPV — ЛБ). Они улетели, вместе с медиком Выборгом оттащили под кусты Минуса, пытались наложить жгут на ногу, не успели, прилетела Яга, сбросы. Подбежали, как стало тише, наложили жгут на ногу, вкололи промедол, парень всё это время орал в агонии, тяжёлая контузия, потом опять фпв, спрятались. Как вернулись к нему, он двухсотый (труп — ЛБ).
Далее все откатились к началу зелёнки, собирали людей и мотали, много красных (тяжелораненых — ЛБ).
Вечером по серости малыми группами выдвинулись в Глубокое, но стали работать миномёты. Все забежали в ближайшие дома / погреба / гаражи.
В моем погребе 3×3 метра было порядка 14 человек.
Первое боевое задание
— Это был типа закреп, но закреп какого характера? Видишь дом. Там, возможно, хохлы. Ты должен туда подойти и закрепиться, окопаться. Я это понял где-то дня через полтора. Для мобилизованных это было первое серьёзное боевое задание.
— Как они реагировали на обстрел?
— По-разному. Кто-то пугался, кто-то бежал. Парни в основном были молоды, не обстреляны, не все понимали опасность. После первого двухсотого быстро доходит.
— Какая мотивация у тех, кто добровольно пошёл?
— Деньги.
— Есть такие, кто реально хочет каких-то нацистов победить?
— Может, единицы. Мне кажется, идейные закончились ещё год назад. Для понимания, нас завели в населённик (населённый пункт — ЛБ) роту. Дней через десять целых людей не осталось. Все двухсотые, или трёхсотые, или без вести.
— Я не понимаю. Одно дело поверить пропаганде и отдать жизнь за победу над «нацистами». Но если ты просто хочешь денег и понимаешь, что с огромной вероятностью тебя убьют или искалечат… Зачем? Какие деньги тут помогут?
— За три месяца службы у меня два ранения, это по три миллиона за каждое и миллион триста — подъёмные. Плюс ещё зарплата капала. То есть, за три месяца 7,3 миллиона только крупными выплатами. Такое мало где возможно.
— Но тебя с огромной вероятностью могут убить.
— И что?
— Зачем тебе семь миллионов, если ты мёртвый?
— Надежда на навыки, на удачу.
— Все так надеются?
— Контрактников было немного. Потому что их в первую очередь отправляют на мясо. Сейчас, думаю, вообще любой личный состав перестали жалеть.
День 2
Была поставлена задача выдвигаться и закрепиться в домах и зелёнке напротив них. Командующий Добрый хз звание решил пойти первым. Сработала чуйка, что с ним не стоит идти. Не прошли и 100 метров, как он и ещё два бойца под обстрелом. Добрый и Беляш трёхсотые, остальные не рискнули выходить из подвала. Небо грязное, фпв жужжат. Ввиду отсутствия командования нас прикрепили к 11-й танковой, они ушли на свои позиции, нельзя много килек в одной банке. Далее сидели не вылезая, вечные обстрелы, фпв.
Ночью прилетела бабка, сбросы.
День 3
В подвале осталось около восьми человек. Часть перешли на другие точки, по итогу осталось пять. Первые накаты хохлов пошли под вечер, коробочка и пехота ≈12 человек.
Фпв пытался взорвать дверь, но напротив был забор и деревья. После двух попыток разнесли немного кирпичную укладку и забили. Днём пробегал мимо нас трёхсотый, спрятался в доме, дом обстреляли зажигалками, около пяти фпв сложили дома в ноль, чел выбежал и горел заживо, помочь ничем не могли, грязное небо, добить тоже не могли, так как не было обзора.
Во время вечерних / ночных накатов выйти не могли, слышали передвижение техники и стрельбу, небо грязное, дежурили по очереди, чтобы не закинули гранату в погреб. Благо, рядом в погребе жили двое гражданских с собаками. Каждый раз, когда кто-то шёл, они лаяли, было очень очково.
Глубокое
— Пять-шесть дней мы пытались что-то делать, но в основном это было выживание. Ни одна поставленная задача не была выполнена, а задачи были на грани суицида. В населённике, когда мы выходили, нас тут же срисовывали (обнаруживали — ЛБ), и сразу минометка или FPV.
— Можно было с командованием спорить?
Нет, командованию пофигу. Один командир, с позывным Феникс, не помню должность, он уже двухсотый, хвастался в штабе тем, сколько раз обнулил девятку (девятый полк — ЛБ). Наши ребята это слышали. Говорил: вас обнулим, других привезут. На втором БЗ, когда я работал уже эвакой, разведчиков гнали в населённик как штурмов. Группу размотало (была разбита — ЛБ) ещё на подходах, далеко от Глубокого. У них уже было два или три двухсотых и несколько трёхсотых, но он их гнал дальше, пока не обнулил всех.
— Но разведчик — это же элита?
— Нет. Разведчикам, медиком может быть кто угодно. Сейчас, в принципе, война другая. Все наши передвижения видны противнику. Была открытка (открытая местность — ЛБ), одна из ключевых, так называемая тропа смерти, 700 метров. На ней было много мёртвых ребят. Когда мы выходили из посадки, нас пропускали примерно на середину, потом уже работала минометка. И ничего не сделать.
— Мародерство видел?
— Я сам мародёрил. Потому что на первом БЗ у нас еды, воды не было. Запасы за два-три дня ушли, а что потом делать? Естественно, бегали по разрушенным домам, что-то искали. Чудесная наша, могущественная, богатая армия Российской Федерации выдала мне подсумки «Афганка». Они чуть намокнут, и магазин уже не вытащить. Чуть ли не в первые сутки я нашёл броник с осколочными повреждениями и взял подсумки с него. Медицину (медикаменты — ЛБ) тоже собирал в населённике. В домах некоторые начинают всё громить. Я, как правило, старался аккуратно.
— Что скажешь про упоминания в независимых медиа вывезенных из Украины стиральных машин?
— Там самому выйти невозможно. Даже пешком. Может, это и случалось, но я не видел и не представляю, как оттуда вообще можно лишнее вынести (информация о посылках с бытовой техникой, отправляемой российскими военными домой, появилась весной 2022 года, вскоре после начала вторжения. Боевые условия того времени существенно отличались от ситуации на севере Харьковской области в 2024 году — ЛБ).
День 4
Добрый, Выбор, Беляш 200. Целый день под обстрелом. Небо стало чуть чище, поступила команда найти тех, кто без связи и без вести. Со Старым прошли 1/5 посёлка, никого не нашли. Ранее, день или два назад, в гараж, где прятались 12 человек, влетел фпв. Мы искали бойца с позывным Мажор и его группу из двух бойцов. Обошли много домов, четыре погреба. У одного нас спалили — отработал миномёт порядка шести—восьми пусков. Выдали тишину и пошли дальше. В одном погребе нашли 1/3 бутылки пепси (праздник!) и галеты хохлов. Обошли дома, нашёл много медикаментов.
К вечеру были сильный ливень и ветер, небо чистое. Директор, который ранее с нами сидел, стал трёхсотый тяжёлый. Не смогли найти, нашла другая поисковая группа и затянула в подвал.
Ночь, пацанов на двух точках разъебали, почти все двухсотые, один тяж трёхсотый дополз до нас. Оказал ему первую помощь — жгут, перевязка, обезбол. Всю ночь выхаживал его, он вечно ныл, что из-за жгута больно, потерял много крови, пульс на руке не прощупывался уже.
Дезертиры
— Много пятисотых. Которые отказываются выполнять приказы, когда на убой шлют. Или просто сбегают (по данным Медиазоны, с весны 2024 года российские суды каждый месяц выносят около 800 приговоров за самоволку, неисполнение приказа и дезертирство — ЛБ). Если говорят «Иди на точку», там явно какая-то херня происходит. Можно пойти, но другими путями или не в то время, потому что наш полковник любит гнать толпой, а так сейчас не работает, война другая. Миномётку накидают, и всё. В моем первом полку часть состава пятисотнулась, когда им сказали, что отправляют в штурма.
— А дальше с ними что происходит?
Кого-то ловят, кто-то прячется. Не знаю. Как правило, пойманных отправляют в Зайцево или в штурма (по словам участника проекта «Идите лесом» Ивана Чувиляева, дезертирство происходит в основном из госпиталей. Солдат, ушедших с позиции и вернувшихся в Россию, сравнительно мало. Независимые медиа неоднократно писали, что в селе Зайцево (Луганская область) «отказников» насильно удерживают в подвале дома культуры, почти не кормят и запугивают — ЛБ).
— Есть ли среди мобилизованных люди с антивоенными взглядами?
— Есть. Они устали за два года во всем этом. Отпуска часто отменяются, или их переносят, или дают не полностью. Под Луганском нас кое-как выпускали небольшими партиями в город, в магазин. Мы даже умудрились один раз в кафе быстро покушать. Крыша начинает ехать, когда ты постоянно взаперти.
Был товарищ Колос, хороший парень. Он сразу сказал: парни, мы в беду попали. Очень не хотел идти. Но есть приказ. Он теперь двухсотый. Не знаю, почему так, но именно те, кто не хотели идти, или боялись, или скептично на это смотрели, или заранее себя похоронили, теперь по большей части двухсотые.
Что ты думаешь о тех, кто против войны?
Ничего. От войны уже все устали. Не только в нашем обществе, но и украинцы, и на Западе. Кто говорит, что против, пусть будет против. Кто хочет, пусть воюет. У всех свой личный выбор.
День 5
Когда небо стало чище, я как проводник и ещё контрактник новый потащили трёхсотого в штаб, где медики. Рюкзак с собой не брал, так как надо было дотащить и обратно.
Провёл до штаба, небо грязное, там сидели около трёх часов. Как стало чисто, добежали до соседнего дома, небо опять грязное, арта, по дому стал работать танк, гасились, как могли, так несколько часов. Принимали трёхсотых двух тяжей, оказал помощь. Много людей в дом забилось двухэтажный кирпичный. Как стало чище, трёхсотых унесли, мне и товарищу поступил приказ помочь держать точку с мужиками. Начался накат хохлов, в город зашло «дохуя», заняли круговую оборону.
Посетила информация, что на зелёнке напротив нас пять укров, трое трёхсотых и два целых, отработал из подъезда в их сторону, но сектор и видимость хуйня, решил подняться на второй этаж, быстро глянуть, пока небо чистое. Только сделал два шага в сторону лестницы, в окно влетел снаряд «польки» (60-мм миномет LMP-2017 польского производства — ЛБ). Выхода не слышно, и как летит тоже. Трёхсотый жёлтый (без тяжёлых травм — ЛБ). Откатился обратно в помещение, где безопасно, попутно докладывая, что не могу выполнять боевую задачу. Мгновенно накинул турникет, так как из-за грязи и контузии не понимал степень повреждения. Левая рука плохо работает на сжатие, мне разрешили откатиться к медикам, а товарища обратно в погреб, рация была одна на пятерых, поэтому ему надо было дойти любой ценой.
Сам по чистому небу рыпнулся в сторону штаба 150 метров, но на полпути услышал фпв, резко в гараж забежал и ждал 40 минут чистого неба, последние 70 метров бежал как в последний раз.
Залился в подвал, узнал, что парня, которого выхаживал, хорошо выходил, образовался тромб, более не вытекал. Мы ещё его компотами отпаивали.
Украинцы
— Как вообще в таких условиях, как ты описываешь, российские войска наступают?
— Не знаю, как на других направлениях, а на моём от границы отошли недалеко. Без снаряжения, без должной подготовки, без должной поддержки, с суицидальными задачами. И какой ценой отошли. От первого населённика по первому БЗ ничего не осталось. Просто ровное поле. Когда я там был, ВСУ каждую ночь с Яги по два-три дома складывали, нам негде было закрепиться. Когда они делали накат, мы вылезали из подвалов, из каких-то нор, потому что огневых точек не было.
— Ты видел украинцев?
— В соседнем погребе жили мать с дочкой, уже в возрасте, 70 и 50 лет. Парой фраз перекинулись, и норм. Ещё на точке эвакуации в подвале была супружеская пара, тоже в возрасте, они помогали с готовкой. Их на третий день эвакуировали.
Пленного украинца я видел только однажды. Его в Харькове взяли а-ля по мобилизации, закинули куда-то в лагерь, два-три дня он там побегал. Потом их загнали в населённик в количестве четырех или пяти единиц, типа, вот идите, там москали, совсем немного, 3–4 штуки. А нас было гораздо больше. Поймали его случайно, он сам вышел, раненый, без оружия, без брони. Не мог ничего сказать. Я бы тоже не мог, нас так же на коробочке под вечер завезли неизвестно куда (смеётся). Я присутствовал на допросе, потому что это было на точке эваки, куда собирали всех трёхсотых. Что было дальше, не знаю. Вроде как связали, он лежал вместе с ранеными.
Сами бойцы к украинцам относятся по-разному. Никто хохлов-то не видел, даже на передке. Танчик и минометы по нам накидывают, FPV сбросы делают, а противника нет. Мы умираем, по сути, просто так, бесполезно.
Дни 6 и 7
Как в бреду, подвал, света нет, воды и еды тоже почти нет, то сплю, то не сплю, отравился или ещё что-то, целый день буквально ссал жопой раз восемь-девять.
Туалет был на 2м этаже, не раз пришла мысль — чтобы срать под обстрелом, нужно стальное очко, но со стальным очком срать сложно.
Был ещё накат хохлов в три коробочки и танк, ещё танк издали, который уже два месяца работал. В городе было много стрельбы, всё время прилёты, вечная пыль, дышать сложно. Помогал, как мог, с ранеными.
Война и мир
— Войны всегда были, есть и будут. Это естественный процесс. Просто война сейчас рядом. До этого были Сирия, Ливия, вся эта фигня в Африке. Оттуда постоянно цинки шли. То же самое, как и с ковидом. Раньше постоянно были эпидемии, но где-то там. А когда случилось здесь, все такие: ой-ой-ой, как страшно. Люди всегда воевали и будут воевать. Не важно, за что, не важно, где.
— Ты же понимаешь, что сейчас в мире к российским военным относятся, скажем так, специфично.
— И пусть. Русских никогда особо нигде не любили.
— Не до такой степени.
— Может быть. Я за границей не был… А, я был за границей. Три раза (смеётся).
— Как думаешь, когда-нибудь отношения с Украиной нормализуются?
— С Германией же они нормализовались (смеётся). Немцы спокойно приезжают в Россию, мы приезжаем в Германию. Воюют между собой политики, а умирают крестьяне. Никто туда не лезет из высоких чинов и их детей.
— Но отношения нормализовались, когда немцы раскаялись.
— Кто победит, тот и будет прав. А сейчас это просто бойня. Что они народ утилизируют, что мы. Я не идейный, мне без разницы. Деньги платят, уже хорошо (смеётся). Есть на что подлечиться и отдохнуть.
День 8
Утром собралась эвакуация из тех, кто может ходить. Был забег до зелёнки, на тропе кучи лепестков (ПФМ-1 «Лепесток» — советская противопехотная мина — ЛБ). Повезло — были бои в городе, и наше направление не сильно смотрели. Прошли зелёнку, передых, скинул броник и каску, очень тяжело, а впереди открытка около 700 метров. Стали переходить с большим расстоянием до следующей зелёнки, там опять по лепесткам.
Далее открытка, но поменьше, до посёлка Красное. По дороге увидели двухсотого, в парня почти прямое попадание из миномёта, у хохлов все позиции пристреляны, за 20 минут до нас он шёл, но в сторону Глубокого…
Прошли посёлок, далее тип, что отвечал за роль проводника, ебался в глаза и уши, намотали много лишних кругов, виды красивые, очень долго плутали, было тихо, на последних силах вышли в посёлок к медэваку. Там нас осмотрели медики. Меня и ещё одного парня хотели тупо развернуть обратно ввиду незначительности повреждений. В итоге всех доставили в госпиталь.
Второе боевое задание
— В госпиталь я попал с осколочными ранениями в руку и грудь. Четыре дня меня мазали зеленкой, на пятый я был уже опять на БЗ. С нерабочей рукой — осколок то ли сухожилие, то ли нерв перебил. Потому что людей нету.
Зашёл я вообще без оружия. Автомат — одна из самых бесполезных вещей, потому что за первое БЗ я ни разу не выстрелил (при этом в описании пятого дня первого БЗ Михаил рассказывал, как неприцельно стрелял в сторону украинцев — ЛБ). Лишний груз. Если надо братишку вытащить, зачем ещё вот это? По FPV стрелять смысла нет, если у тебя не дробовик.
Я был на эвак-точке, помогал медикам. В первый выход в населённик два медика остались без ступней. Один на той самой тропе смерти попал под обстрел то ли танка, то ли миномета. Другой под Глубоким наступил на лепесток. Мы откатились, потому что надо было его вытащить.
Если ночью что-то происходило, раненый орал, мы не выходили. Ждали утра. Потому что все равно не поможем, зато подставимся сами.
— А раненому что делать?
— Самому оказать себе первую помощь и как-то выбираться.
При мне другой полк жёг три свои колонны каждую ночь. Они пытались зайти, и их сжигали. Мы трёхсотых и двухсотых вывозили уже не буханкой, а КАМАЗом. И так три ночи подряд. Не понимаю, о чём думает командование. От шоссе, идущего от российской границы, ничего не осталось. Там через каждые 10-15 метров сожженная техника. Гражданские машины, танки, БТРы. Но они продолжали заводить колонны, бессмысленно и беспощадно.
Со второго БЗ я вышел нормально. Два-три часа, даже не успели толком в себя прийти, нас отправили под Луганск на обучение. Уверяли, что это только повышение квалификации, мы станем такие все рэмбо и обратно вернёмся. Поэтому я взял только необходимые вещи.
Две недели мы провели на полигоне. Подготовка была хорошая. Нас и по группам поделили по-человечески, чтобы учились работать вместе. А потом нас торганули в штурмовой полк. Сняли с занятий и повезли неизвестно куда.
«Штурма»
— Мы были 14-е пополнение за 10 месяцев. Грубо говоря, каждые 16–17 дней новая партия, а предыдущие или двухсотые, или трехсотые. Когда нас в лагерь завезли, там были командование, инструктора, кто-то из местных. Но обычных бойцов не было. У нас забрали паспорта, военные билеты и мобильные. Потом стали выдавать на трёх людей на час телефон. Относились, как к зэкам.
Один товарищ с перебитыми руками даже сигарету прикурить не мог, просил помочь.
— А как он мог штурмовать?
— Никак. Командованию пофигу. Братишка медик только вернулся после госпиталя. У него были осколочные слепые ранения обеих ног, контузия, что-то ещё в лицо прилетело под десну, стоял дренаж, гной выходил. Плюс у него после контузии появилась эпилепсия. Его отправили на БЗ (смеётся).
Штурма — практически верная смерть. Особенно у нас. Особенно, когда ты медик-штурмовик (истерический смех, переходящий в кашель — ЛБ). Я только зашёл, получил ранение и вышел. Я сейчас трёхсотый. Меня прикрепили в полк восстановления, и оттуда я попаду уже в другое место.
— И каково идти в штурм?
— Хреново. Очень хреново (смеётся). Мы заезжали на броне, колонной. Я ехал на танке. Мехвод (механик-водитель — ЛБ) не знал дорогу и потерялся. Мы и ещё три машины вернулись обратно в Россию, нам поменяли мехвода и повели обратно. При том, что первую часть колонны к тому времени уже сожгли. Как говорили ребята, ВСУшники пристреливались ещё в четыре утра. Нас ждали до того, как мы выехали.
Новый мехвод сносил сараи, наехал на зубы дракона (противотанковые укрепления — ЛБ). Но дай Бог ему жизни, он свернул в посадку как раз перед прилётами — впереди были остатки других машин. Если б мы проехали дальше, там была бы открытка, и нас бы осталось в живых ещё меньше.
В момент десанта первая двойка высадилась в разные стороны. Я тоже побежал прыгать. И как раз прямо в землю под танк прилетел FPV. Мне осколки попали в руку, контузило. Барабанная перепонка минус. Остальным было ещё хуже. В первые минуты десанта были семь двухсотых. Ребята в блиндаж забежали, и туда был прилёт.
Товарищ помог мне отбежать от техники. Я оглох, не понимал, откуда у меня кровь. Если б увидел кого-нибудь, открыл бы огонь. Потому что мы не знали, кто на этих позициях — наши или не наши. Только часа через два, когда стало более-менее тихо, я понял, что вокруг свои. Переночевали и на следующий день в обед ушли. Но только те, кто трёхсотые.
Сначала двигались пешком. Это было самое страшное. Воздух я не слышал. Догадывался, что FPV летит, по тому, что ребята передо мной прыгали в кусты. Значит, мне тоже надо.
Я оттуда вышел вообще без всего. Только в форме, с военным билетом и мобильным. Два телефона я сдал, а один оставил, чтобы хоть как-то на связи быть.
Тех, кто не был ранен, отправили на штурм. Насколько я знаю, почти никто не вышел. Это было в направлении Липцы, Харьковская область (провалившуюся попытку штурма позиций ВСУ в районе села Липцы российскими войсками в тот день освещала украинская пресса, была опубликована беседа со взятым в плен сослуживцем Михаила — ЛБ).
Госпиталь
— Нас привезли в госпиталь под Белгородом. Мы нашли кое-как связь через командование. Но от нас просто отказались. Не вернули ни вещи, ни документы. Говорили, что командир за нулём и документы взял с собой. Это, мягко говоря, пахнет бредом.
Лечения как такового не было, только проверили ухо, перевязали. Один день походил с пластырем, и всё. Я жаловался на осколки в шее и под лопаткой, но меня даже не осматривали. На третий или четвертый день пальцем нащупал в носу осколок. Он гноился. Подошёл к врачу — помогите, пожалуйста. Он в ответ — всё будет на следующем этапе. В итоге я сам плоскогубцами этот осколок вырвал.
Потом нас везли в Питер двое или трое суток. В поезде меня сильно пожрали клопы. То же было в Питере, в госпитале (другие пациенты госпиталя также жаловались на насекомых — ЛБ).
— А когда осколки извлекли?
— Их и не извлекали. Типа, не мешают, ничего не задевают, а если доставать, можно что-то повредить. Про дырку в перепонке сказали, что она лечится только протезированием. Если не зарастёт через несколько месяцев, направят на операцию.
Сейчас у меня а-ля отпуск лечебный, потом в полк восстановления. А там уж никто не знает. Самое гнетущее, что никогда не знаешь, что будет через 10 минут.
Послесловие
— Ты все же хочешь ещё раз туда идти?
— Хочу, не хочу… Отправят, пойду. У меня варианты, что ли, есть. Только, наверное, не в штурм, и только не на технике.
— А можно выбирать?
— Нет.
— Как же ты тогда говоришь, что не в штурм?
— Пусть меня ставят как пятисотый.
— Расторг бы контракт, если б мог?
— Наверное, да. Мне не нравится, когда меня отправляют на убой. Я готов и в штурмаху даже, но не так. Из наших людей, из первого полка, в живых осталось меньше половины. Списки двухсотых, трёхсотых примерно одинаковые по количеству. Будто мы пытаемся закидать мясом, но у нас этого мяса уже нет.
— Думаю, чтобы в таком участвовать, нужен определенный склад ума.
— Я пошёл за деньгами, мне без разницы, что делать. Опять же, выбор простой, или ты, или он.
— Можно ещё более простой выбор сделать — не идти.
— Можно, но не интересно (смеётся). А так я получил бесценный опыт и по медицине, и по выживанию.
— То есть, для тебя это обычная работа.
— Да.
— Как думаешь, удастся тебе выжить?
— Как повезёт.
— А правда, что на войне не бывает атеистов?
— Я атеист.
— То есть, ты понимаешь, что прилетит — и всё?
— Да. Ни бог, ни дьявол. Повезёт, не повезёт. Я знаю людей, которые в кустах спали и выжили. А некоторые лисью нору (подземное убежище — ЛБ) выкопали и стали двухсотыми.
— Почему ты решил все это рассказать?
Чтобы меньше было наивных дураков. Среди свежих контрактников, которых к нам лили, было много парней 19–20 лет. Кому-то в уши нассали, что он будет в части лампочки крутить, кто-то думает, что это лёгкие деньги и можно отсидеться. Но никто не отсидится. Если нет знакомых, связей, церемониться не будут.
— Если бы платили те же деньги, скажем, за вскапывание огорода, ты бы этим занимался?
— Вообще без проблем.
— Даже, наверное, с большим энтузиазмом?
— Если я берусь за работу, то с максимальным энтузиазмом. За это меня всегда любили.
Изображения к этому тексту созданы при помощи искусственного интеллекта.