Тумэн Обогоев (имя изменено по просьбе героя — ЛБ) вместе с женой уехал из России в марте 2022 года. Тумэн и до этого был не согласен с политикой властей, писал об этом в «Твиттере», но начало войны с Украиной стало последней каплей. Он решил уехать из страны. Обогоев опасался возможных репрессий, закрытия границ и того, что больше не сможет получать деньги из-за рубежа или будет объявлен иноагентом. Он два года работал автором и редактором американского медиа о единоборствах.
Из Бурятии Тумэн с женой поехали в Монголию, потом в Грузию, оттуда попытался податься на визу таланта в США, но получил отказ. Тогда семья решила перейти мексикано-американскую границу, чтобы запросить политическое убежище.
«Что такое политическое убежище в США»
Политическое убежище — это защитный статус, который дает правительство США, который предоставляется заявителям, столкнувшимся с преследованием в родной стране либо опасающимся преследования. Лица, получившие его, в дальнейшем имеют возможность податься на грин-карту и гражданство.
Из-за того, что получить даже туристическую визу в США достаточно сложно, больше 90% россиян подают заявление на убежище в порядке защиты. Это как раз те случаи, когда люди, не имеющие визы, приходят на пункты пропуска на мексикано-американской границе. Процедура предполагает, что заявитель попадает в процесс депортации, но имеет право доказать в суде, что ему необходимо убежище.
В то время многим россиянам это казалось самым верным способом легализоваться в другом государстве. Однако в 2024-м граждан России начали массово задерживать на границе и помещать в «детеншены» (detention centers), фактически — иммиграционные тюрьмы, где просителям трудно получить юридическую помощь, они часто страдают от плохого обращения и антисанитарных условий. Подробнее об этом мы рассказывали здесь: «Ты все сделал, как тебе предложило американское правительство. А сейчас ты преступник». Обогоев был одним из героев текста.
Тумэн попал в одну из первых волн задержаний российских граждан. Его арестовали в октябре 2023-го года, когда он с женой переходил границу в штате Техас и отправили в детеншен «Порт Изабель», а потом — в «Аврору» в штате Колорадо.
Вот, что он рассказал, выйдя на свободу в мае 2025-го.
«Да, туалетной бумаги нету в туалете! Люди хотят просто посрать!»
Детеншен «Порт Изабель» в Техасе снаружи выглядит, как тюрьма: охранные вышки, бараки, зэки ходят строем из корпуса в корпус. Везде стоят здоровенные лбы — охранники. Тебя переодевают в тюремную робу, лишают всего имущества, сажают в барак, в котором живут еще 60 человек. Есть дневная зона, где стоят столики со стульями, за которыми все завтракали, обедали, ужинали. Там ты мог находиться только днем, а после отбоя шел в спальную зону с двухъярусными койками. Есть еще санитарная зона с душами, раковинами и туалетами, полностью открытая в целях безопасности, то есть все видели, как мы там справляли нужду.
Порядки были жесткие: подъем в пять утра, завтрак в шесть. После отбоя никто не разговаривает, никто не ходит между койками. Через месяц меня перевели в детеншен «Аврора» в штате Колорадо, где я и просидел все оставшееся время. Там санитарная зона была огорожена, все было более расслабленно, потому что сотрудникам было насрать на режим. Но у такой расхлябанности были и очень ощутимые минусы. Например, с прогулками, которые по идее должны быть каждый день, часто шваркали (кидали — ЛБ) людей. Бывало так, что не было охранника, который должен вывести на улицу. Или охранник вывел парочку мужичков, а потом устал, пошел на перерыв, уехал куда-то в «Макдональдс». И в итоге вы в пролете, время на прогулку вышло. Так нас могли две недели никуда не выводить.
В «Авроре» работало очень много молодых парней, студентов, которым самое главное — денег поднять, чтобы колледж оплатить или кредит по машине. Им было просто пофиг, но от них часто было и довольно человечное отношение. А были и прожженные старые охрандосы, которые уже не первый десяток лет там находятся. И они просто сущие пидарасы. Представьте себе, человека, у которого сильно запущенный синдром вахтера — это будет оно.
Ты просыпаешься, идешь просить мыльно-рыльные принадлежности у охранника. И не дай бог тебе попадется такой урод с утра. Ты подходишь, говоришь: «Мне нужна зубная паста, зубная щетка, туалетная бумага». И начинается: «Скажи, пожалуйста, как ты с офицером разговариваешь? Я офицер! Видишь жетон?» Да, туалетной бумаги нету в туалете! Люди хотят просто посрать! Там пять туалетов, нас 60 человек! Что ты хочешь, чтобы я сделал? Что мне, умолять тебя, чтобы ты мне дал рулон туалетной бумаги, твою мать?
Делать в детеншене нечего. У тебя есть телевизор с общедоступными каналами, где крутят американские фильмы, но постоянно одни и те же, и от этого начинаешь сходить с ума. В библиотеке были книги, но в основном на английском, поэтому читать их могли только те, кто язык знал хорошо. Я там находил интересные вещи, например, биографию Мартина Лютера Кинга — такие толстенные два тома. Начал их читать просто потому, что хотелось что-то подлиннее, чтобы отвлекло надолго. Еще повезло, что жену на границе не арестовали, а отправили судиться за убежище на воле. Она в ожидании своего суда устроилась на работу курьером, сняла комнату, могла мне книги с «Амазона» заказывать. У меня там скопилось книжек 40. А в основном мужики сидели, в шахматы учились играть, поделки из хлебных мякишей делали.
Из-за того, что ты днем ничего не делаешь, ночью не можешь уснуть. Ночной смене было насрать, что происходит, поэтому после отбоя все галдели. У нас в бараке круглые сутки стояли крики, как будто у нас был ночной клуб. Те, у кого утром судебное заседание или созвон с адвокатом, бывало, даже с берушами не могли уснуть.
Питание было очень плохое: рис, почему-то или сильно разваренный, или недоваренный, с фасолью и небольшим количеством фарша. Иногда с этим еще давали лепешки. На завтрак были каши, яичная смесь, молоко, иногда маленькие оладьи с сиропом. Обычно завтрак все откладывали, потому что еще очень хотели спать. Если была нормальная смена, давали сохранить эти завтраки. А если смена была конченая, эти завтраки выкидывали, и многие не могли предугадать, какие охранники будут, и оставались голодными. Порции были очень маленькими.
Одно время выдавали еще кошерное меню, на которое записывали мусульман. На деле никто особо это не проверял, записаться мог каждый. Кошерное меню из себя представляло запечатанные блюда быстрого приготовления, которые надо было разогревать в микроволновке, и почему-то объем был гораздо больше, чем обычно. У кошерщиков постоянно копились эти контейнеры, и они стали такой валютой, за которую у сокамерников можно было купить услуги. Но потом, когда сменилось руководство, новое начальство стало максимально экономить деньги, и кошерное меню пропало. Можно сказать, начались голодные месяцы.
Можно было еще покупать еду в тюремном магазине: «дошираки», тушенку. Она была единственным источником нормального мяса. Стоила, правда, бешеные деньги — 6 долларов под конец отсидки. Деньги на счет заключенному могли отправить родственники, но если родственников, знакомых в США не было, можно было заработать, например, убирая бараки. Я так тоже работал, но платили всего доллар в день. То есть на тушенку надо было неделю работать, а деньги нужны были еще и на звонки по телефону.
В первое время в детеншене каждому полагалось где-то по тринадцать 10-минутных бесплатных звонков в неделю. Люди могли связаться с родственниками, ну, и вообще хоть с кем-то связаться. Потом подрядчик объявил, что это была благотворительная акция из-за COVID, а теперь ее убирают. По США звонки стали стоить 10 центов за минуту, а международные звонки около 50 центов за минуту. После этого практически все перестали звонить родственникам в другие страны.
Сначала весь этот порядок шокирует, даже паника начинается, а потом ты решаешь «ну, все, теперь это моя жизнь». Люди, которые в тюрьме сидели, в настоящей, они примерно подобное, наверное, испытывают. Разница в том, что в тюрьме они хотя бы знают, сколько им сидеть. В детеншене ты ни малейшего представления не имеешь, когда выйдешь.
«Пошел на суд и … успешно проиграл»
Когда ты попадаешь в детеншен, тебе никто ничего не объясняет. Показывают тебе твой ордер на арест, ты садишься и ждешь у моря погоды. Так я сидел первых два месяца. Жена обзванивала адвокатов, которые бы взялись за мое дело. Все адвокаты на тот момент были уверены, типа, ну посидишь ты месяца три, ну и отпустят тебя, уже на воле будешь судиться за убежище, а пока тебе адвокат не нужен.
«Почему адвокаты так поступали»
По словам иммиграционного адвоката Юлии Николаевой, до 2024-го года россиян крайне редко задерживали в детеншенах на срок более месяца. Удостоверившись, что у человека нет судимостей, он не связан с преступными организациями, его отпускали.
Адвокаты в принципе неохотно берут клиентов в детеншенах из-за того, что их режим значительно осложняет работу. Отсутствие доступа к юридической помощи сказывается на результате. По данным The Vera Institute of Justice у просителей убежища с адвокатами в 10 раз больше шансов избежать депортации и в 3,5 раза больше шансов выйти из детеншена до суда.
Тогда еще ценники очень завышены были. Все просили по 12-15 тысяч долларов, и, казалось, что мы заплатим, а потом нас все равно отпустят. Были люди, которые напоролись на недобросовестных адвокатов. То есть им предложили более-менее демократичный ценник еще и русскоязычные адвокаты, они согласились, а в итоге их кинули, то есть никакую защиту вообще не выстраивали. В общем, я решил защищать себя сам.
Судиться в детеншинах никому не хочется, потому что готовиться к заседаниям очень сложно. Интернета нет никакого. Если у тебя в ноутбуке или в смартфоне при переходе границы были какие-то доказательства, ты не можешь их перекинуть на флешку и занести себе в барак. Если у тебя никого в США нет: ни родственников, ни друзей, вообще никого — ну тогда, можно сказать, пиши пропало. Тебе материалы доставать будет неоткуда.
Мне доказательства искала, распечатывала и отправляла в детеншен жена. Чтобы понять, что конкретно нужно, я по телефону всеми правдами и неправдами связывался с юридическими организациями, которые предоставляют бесплатные консультации для людей в детеншенах. Банально загруженность телефонов сильно мешала: людям надо семьям звонить, все на истерике, время на звонки ограничено из-за часовых поясов. Сами линии организаций тоже перегружены, людей недостает. Потом я звонил в комиссию ООН по делам беженцев, они мне оттуда прислали руководство, как защищаться самому.
Сидел в электронной юридической библиотеке. В «Порт-Изабель» можно было спокойно работать над своим кейсом семь часов в день, а в «Авроре» через час охранники выгоняли. Еще если охранник попадался гандон, то он мог запретить распечатывать документы: «Это библиотека! Бери книжку и вали!» Поэтому декларации с описанием обстоятельств кейса писались буквально либо на коленке на кровати, либо в обеденной зоне на столе от руки.
Чтобы получить убежище, нужно доказать 10% вероятности, что с тобой произойдет что-то плохое в будущем. Но это «плохое» должно быть достаточно серьезным и должно действительно происходить с людьми, оказавшимися в схожей ситуации. Я так и рассказывал свою историю. Условно говоря: «Здравствуйте, я вот такой-то. Я сказал, что война в Украине — это плохо, в интернете. Я выкладывал это под никнеймом, но в интернете очень легко вычислить мое настоящее имя». На сайте, где я работал, было прямо написано, что у нас есть такой-то автор Тумэн, а вот его псевдоним в «Твиттере». «Что со мной может произойти? Я не знаю точно, но у нас в стране сажали за гораздо меньшее. Вот у меня доказательства: материалы СМИ, где говорится, что человек сказал „война это плохо, давайте жить дружно“, и его посадили на 10 лет. Почему я уехал из страны? Я боюсь, что со мной то же самое произойдет».
Прямыми доказательствами были мои посты в «Твиттере», который я вел на английском под псевдонимом, а еще расшифровки моих подкастов для медиа, где я работал. Я там комментировал бои, но периодически рассказывал о связях тех или иных бойцов, допустим, с Кадыровым. А потом мог и объяснить контекст ситуации в России, описывал и повальную коррупцию, и как обостряется межэтническая рознь в стране. Аудитории было интересно.
Все юридические пособия уверяли, что необходимо расположить к себе судью по-человечески, поэтому на суде я рассказал и о том, как сталкивался с преследованиями на национальной почве. К примеру, когда в 19 лет я приехал в Москву, меня приняли за кыргыза и побили ППСники. Я просто возвращался домой после собеседования, а они попросили показать документы. И такие: «Ну, проедем с нами в отделение». Я подумал, раз, менты подошли, сказали делать это, надо делать, а то огребу. Поехал с ними и все равно огреб. Оказалось, что у них была наводка на какого-то парня с Кавказа, который кого-то ограбил. И типа, где парень с Кавказа, и где я? Они меня обрабатывали пару часов, пока не пришел какой-то мужик в штатском и не сказал: «Вы что делаете? Дебилы, что ли? Мы вообще другого человека ищем». И я весь опухший поковылял домой.
То, что подобные случаи не единичны, подтвердили представители двух бурятских организаций и американский эксперт-антрополог, которая долгие годы работала в Сибири, исследовала процессы социальные и политические, которые там происходят.
В детеншене я подружился с одним россиянином, и мы вместе сидели, корпели над судебными документами целыми днями. Так уж вышло, что этот друг, он вперед меня судился, и на основе того, что мы вместе составили, пошел и выиграл. Ну я такой обрадовался, пошел на суд и …. успешно проиграл.
«Он умный парень, сможет скрыться от правительства»
Все представляют себе, раз Америка — правовое государство, значит, там судьи должны быть серьезные такие, юридически подкованные: слушают тебя, вникают. Так уж вышло, что у меня судья максимально неадекватная оказалась, ни в чем не стала разбираться. Она всего год работала иммиграционным судьей. А в середине двухтысячных ее вообще выгнали (информация об этом есть на официальном сайте офиса оценки деятельности судей штата Колорадо — прим. «ЛБ») с поста областного криминального судьи.
У судьи понимание интернета было на уровне бабки из ЖЭК. Она вынесла вердикт, мол, «я верю, что ответчик говорит правду», но она не видит, где конкретно мне угрожает опасность в будущем. «Чтобы выяснить, что подсудимый высказывался против власти, ФСБ нужно будет прибегнуть к продвинутым техникам кибервзлома. Поэтому он может спокойно вернуться домой и продолжать просто молчать. Больше пускай ничего не говорит опасного, не пишет, и все будет с ним нормально». Хотя по американскому законодательству, я имею право озвучивать мою политическую позицию, не боясь преследования.
Потом еще смешные моменты были. Она сказала, что ответчик владеет прекрасно английским языком, и вообще видно, что он умный парень, поэтому он сможет в России скрыться от правительства. Когда судья решение свое озвучивала, она забыла, как называется Бурятия. Еще и начала говорить, что там условия проживания плохие, что там не хватает еды. И я в этот момент такой сижу: «Чего?» И понимаю, что в этот момент она начинает думать вообще о каком-то другом кейсе. Говорю: «Я нигде не прилагал таких документов». «Не прилагал, ну ладно. Ну все равно плохо там живется, но в целом, думаю, нормально. Не убьют его там». Я чуть-чуть преувеличиваю, конечно, но по сути вот ее решение и было.
Меня такая ярость в тот момент переполнила, что я для себя решил: буду это решение оспаривать всеми правдами и неправдами.
Племена детеншена «Аврора», штат Колорадо
Нахождение в детешене — это такое испытание вообще всех типов терпения. С одной стороны, ты очень долго ждешь, когда твой процесс закончится. С другой — терпишь кучу людей из других социальных прослоек, из разных уголков света.
Сначала в нашем бараке в Колорадо было очень много СНГшников. Это и россияне, и кыргызы, которые приехали в Россию, получили российские паспорта, и поехали по ним получать убежище. Были люди из Узбекистана, из Казахстана. По началу все делились по национальному признаку. Это можно было четко по столам увидеть. Мы с приятелями сидели за столом: я, чеченец, двое русских, более космополитично настроенных. Русские сидели чисто за русским столом. Кыргызы — чисто за кыргызским столом. Узбеки — за узбекским. Кыргызы с узбеками могли между собой общаться, а от россиян старались изолироваться. Ко мне они пытались периодически подходить, но потом я понял, что они со мной разговаривают просто для того, чтобы я им помогал с кейсами. Так уж вышло, что многие кыргызы поехали просто на заработки и вообще судиться за убежище не собирались, а тут их на границе арестовали. Я против этого на самом деле ничего не имею: за бабками в Америку ездят сотни тысяч людей. Выбесило то, что меня приняли за какого-то дурачка, который наклепает для всех липовых историй за ириску.
У россиян было 50 на 50: были и люди, которые ехали денег поднять, и люди, которые не хотели больше в России жить, в том числе те, кто против российской политики. Я изначально был почему-то уверен, что из России в основном поедут те, кто действительно против того, что происходит у нас дома. На практике оказалось, что оппортунистов хватает. Есть люди, которые, допустим, в кейсе своем утверждают, что поддерживали Навального* и выступали против войны. Но когда ты начинаешь вопрос ребром ставить: «Ты против того, чтобы украинцев убивали?», начинается увиливание какое-то. Не охота людям плохо говорить о своей стране. Были люди вообще далекие от политики. Они понимают, что жизнь в стране становится хуже, но все равно продолжают винить Украину или загнивающий Запад. А зачем вы тогда приехали в США, спрашивается?
Был момент, когда меня хорошенько так заткнули. Обсуждали с одним парнем, которого собирались депортировать, что война только затягивается. А он такой: «Ну, и хорошо. Будет больше времени попытаться еще куда-то свалить». Я стал возмущаться, что он только о своем шкурном интересе печется. А он отвечает: «Так что ты уехал тогда сам? Почему не остался протестовать против всего этого?» А что я против этого скажу? Я уехал, потому что не хотел, чтобы я и моя жена попали под раздачу. Поэтому кто я такой, чтобы людей осуждать за такое мышление. Всем хочется жить нормально.
Так вот, в детеншене из этих людей — кыргызов, узбеков, казахов, русских — постоянно формируются и распадаются какие-то группы. И начинается «Санта-Барбара» самая настоящая. Сначала группа решает дружить, сидеть за одним столом. Потом что-то кому-то не понравилось, кто-то выразил политические взгляды не те, человек такой: «Ну все, я с тобой не буду общаться». Идет общаться с другими. Часть людей выходит из детеншена, часть людей депортируется. Было племя россиян, которые против Путина, и те, что думают, что Россия все-таки топ за свои деньги, но пришлось уехать. Людей становится меньше и они объединяются в одно племя.
Время идет, мексиканцев и венесуэльцев закидывают больше и больше. А у того, контингента из Венесуэлы, который с нами сидел, у них была такая довольно ауешная культура, как в России 2000-х, но с латиноамериканским колоритом. И россияне начали всех латиносов обезьянами называть, пещерными людьми. И кыргызы и узбеки, которые не любили россиян, говорили, что они империалисты, колонизаторы, начали тоже: «Посмотрите на венесуэльцев, вот они плохие! А мы-то СНГшники, мы же нормальные, у нас же советское прошлое общее». Русские парни подходили к кыргызам и говорили: «А вы-то, оказывается, нормальные! Я раньше и не знал».
«Национальный состав просителей убежища в США»
По данным TRAC, организации которая на базе Сиракузского университета занимается сбором и анализом данных, в 2022-м году чаще всего убежище запрашивали граждане Венесуэлы. Далее по убывающей идут граждане Гондураса, Кубы, Гватемалы, Эквадора. Россияне в списке на 13-м месте. Более свежие данные о прошениях пока недоступны.
Очень много происходило конфликтов на межкультурной почве. Испаноговорящие — люди очень выразительные, большие любители громко поболтать и посмеяться. Россияне в целом такие … довольно депрессивные по сравнению с ними. Нам было очень тяжело вместе сидеть. К тому же многие испаноговорящие были молодыми парнями. А молодой парень — это самое тупое животное на Земле. Они занимались какой-то дичью все время, докучали охранникам, вставляли себе «перлы» в члены. Парни затачивали зубные щетки, на члене протыкали кожу и загоняли туда отполированные кусочки акрила, которые отрывали от книжных стоек в библиотеке. У некоторых начиналось воспаление, и члены прямо разбухали в два-три раза. И они ходили и показывали их друг-другу. Наши СНГшники сначала просто выпадали с этого, но когда перевалило за год в детеншене, всем уже стало настолько на это насрать, что некоторые начали задумываться, а чего бы и мне такую штуку не сделать.
Месяцев через восемь к нам поселили очень много арабов из Иордании, Египта, Марокко с отвратительной личной гигиеной. Они везде разводили грязь, за собой не убирали и не мылись. У нас в бараке стоял смрад от немытых ног: охранники даже начали маски носить. Я спрашивал у тех, кто знал английский, у самих арабов, у мусульман из других стран, почему так. Они мне объясняли, это все деревенские люди, и вот так они в деревнях живут. Удобная отмазка, конечно, но и городские с душевой особо не дружили.
Арабы мусульман из других стран за настоящих мусульман не принимали, потому что они не арабы. При этом были люди из мусульманских стран, в исламе более образованные, они говорили арабам, что те что-то не так делают, например, омовение перед молитвой для галочки проводят: брызгают водой себе на носки, и только грязь разводят. Казахи, кыргызы, узбеки начали частенько драться с арабами, а те на них охранникам жаловались. В итоге они проводили много времени в одиночках и из барака в барак переезжали — после драк обычно переводят.
В общем, какая-то дичь вечно происходила. Кому-то не нравилась вода на полу везде после арабов. Россиянам не нравилось, что мусульманам надо читать молитвы, и они ходили жаловались, что им надоело жить в мечети. Мусульмане жаловались, что не уважают их религию. Центральные азиаты жаловались, что арабы позорят их религию. Потом и латиносы пошли жаловаться на то, что их просто задолбали русские, которые их называют обезьянами. Русские жаловались, что латиносы все время шумят и занимаются этой дичью с членами.
Потом в какой-то момент к нам подселили еще и латиносов-геев. Поначалу многие фыркали, «фу, пидоры, что за ужас» (я, если что, так не говорил). Ходили мусульмане и говорили: «Да, их резать надо». Но у парней-геев оказалась предпринимательская жилка. Они начали за «дошираки» заплетать волосы в косички, педикюр делали, массаж. Ну, и вскоре можно было наблюдать такую картину: сидит маршрутчик дядя Миша из сибирской деревни, а рядом с ним гей Алехандро из какого-нибудь латиноамериканского столичного города, и вместе плетут фенечки. Многие из депортированных, думаю, вообще никому не будут никогда рассказывать о таком.
Я сейчас говорю вещи, которые уже как-то переосмыслил. Внутри детеншена ты попадаешь под эту волну общих настроений. Тебя начинают бесить люди, и так уж вышло, что они определенных национальностей. И ты в мозгу начинаешь просто их превращать в одну группу. Высокомерие в тебя просыпается и какое-то племенное отношение к людям. Но со временем многие из СНГшников нахватались испанского, и немножко у нас динамика переломилась, люди больше на контакт начали идти.
Как реагировать на меня, многие не знали. Были нехорошие моменты, когда поначалу меня мог русский человек особо хорошо не знать, и думал, что я кыргыз, а, значит, автоматически тупой маршрутчик, потому что отношение к ним в целом в России отвратительное. Ты чувствуешь, что разговор не клеится, пока тебя не спрашивают напрямую: «Так ты откуда?». «Из Бурятии». И прямо такое облегчение на лице у собеседника.
Были моменты, когда я с кыргызами или казахами увлеченно обсуждал схожие традиции. Обе культуры — в прошлом кочевые, и общего все равно очень много. Но поскольку ислам для бурят не является народной религией, и буряты поколениями живут вместе с русскими, общий язык действительно порой клеился легче. И, допустим, кыргызы видят, что я в основном общаюсь с русскими, и думают, что я какой-то там обрусевший, подстелившийся домашний зверек, который у русских на побегушках. Это не часто происходило, но в такие моменты я задумывался: «Что мне делать вообще? Кем я должен быть, по-вашему?».
Мне повезло, что я мог общаться со всеми, кто знал английский. Еще ко мне часто и сокамерники, и сотрудники детеншена обращались как к переводчику. Я мог какой-нибудь конфликт отрегулировать, поговорить с англоговорящим из одной страны, из другой. Как-то их утихомирить. Будни у меня в основном так и проходили. Это по сути моя работа была. Ну, и сокамерники за перевод со мной часто «дошираками» и кошерными контейнерами делились. Можно сказать, что я оказывал услуги переводчика за еду.
«Провожали меня всем бараком»
После проигрыша, конечно, были моменты, когда я лежал в три часа ночи и думал, что капец, я дебил. Чего так пожадничал, не нанял адвоката? Но у этого судьи проигрывали люди и с адвокатами. Вспоминая эти случаи, я успокоился.
Для апелляции был необходим адвокат. Это очень сложное дело, там нужно техническим языком описать свою ситуацию и уповать на юридические прецеденты, которых я не знаю. Жена, друзья начали на воле спрашивать у людей, к кому можно обратиться. И как-то в детеншене я напоролся на человека, который подсказал адвокат с демократичным ценником. Деньги — 6000 долларов — с миру по нитке собирали. У знакомых назанимали, просили донаты у подписчиков нашего медиа.
На само заседание я нанял уже другого адвоката — мне хотелось кого-то более агрессивного, кто бы отклонял на суде дурные вопросы от прокурора. Судя по отзывам, первый вел себя более пассивно. Так вышло, что жена в тот момент искала другое жилье, потому что внезапно в квартиру, где она жила, захотел заселиться друг ее соседа. В утешение он поделился с ней номером адвоката, с которым выиграл убежище в Луизиане, а там очень сложно судиться.
Адвокат действительно оказался сильным профессионалом. Он созванивался со мной на протяжении трех недель перед судом. Каждый день практически мы прогоняли меня по моим показаниям, как я буду на вопрос отвечать, и за что конкретно будут цепляться прокуроры, судья. Мне эти занятия очень пригодились, потому что суд проходил тяжело.
Новая судья раньше работала прокурором. Она постоянно меня пыталась поймать на противоречиях. Когда прокурор приводил свои доводы , она всегда внимательно слушала, кивала, а, когда выступал адвокат, могла вообще вполоборота отвернувшись сидеть. Я на суде сначала побледнел весь, потом вообще позеленел. У меня желчь прямо в горле стояла. Думал, от нервов просто блевану на месте. Но убежище мне в конце-концов выдали. И то в вердикте тоже было: «скорее всего, все с ним нормально будет, но, поскольку он доказал достоверность страха будущего преследования, выдаем политическое убежище».
После этого повторного слушания, я ждал выхода месяц, потому что Департамент Госбезопасности зарезервировал за собой 30-дневный срок на обжалование решения судьи. Эти 30 дней прошли на нервах. Были случаи, когда в последнюю минуту последнего дня они подавали апелляцию. На 30 день я отпросился у охранника в полночь позвонить на автоматизированную горячую линию иммиграционного суда. Он разрешил, раз дело такое серьезное. Мне сказали, что ничего не подали, и только тогда я успокоился.
Провожали меня всем бараком. На тот момент русскоговорящих практически не осталось. Там были африканцы, латиносы и очень много арабов, но я со всеми успел сдружиться. Обнимались, жали руки, по спине хлопали, просто поздравляли.
«Стал жертвой истории, как и почти все наше поколение»
Градус неадеквата в США сильно повысился, пока я находился в детеншене. Я вышел при администрации Трампа, которая сейчас на Россию смотрит и такая: «Хотим, как у них». Недавно Трамп провел военный парад, который он приурочил к своему 79-летию. Официальная причина была, что это 250-летие вооруженных сил США, но еще день рождения его был, и по всей стране прошли протесты против него. Помимо этого, смотришь на новости в России, все эти русские общины, которые повылезали везде, какие-то не особо адекватные персонажи бегают, трубят тревогу о «русорезе». Это такой типичный, я бы сказал, побочный эффект государства, у которого все разваливается, и нужно виноватого найти. И то же самое сейчас в Америке происходит. То же самое в Европе. Грустно это все. Я сейчас в основном озабочен тем, чтобы место под солнцем себе выбить. Попытаться себя оградить от стихийных событий, к которыми никакого отношения не имеешь. И все равно они тебя затрагивают, и делают твою жизнь хуже.
Я никогда не рисовал себе воздушных замков об Америке. Просто нужно было куда-то уехать из России, в страну, которая не превращается в диктатуру, и вариант США показался самым простым на тот момент. Это такая же страна, как и любая другая, просто очень богатая. Но по сравнению с Россией, поскольку экономическая деятельность не крышуется так сильно, если ты действительно умеешь вертеться, то сможешь заработать и хорошо жить. Еще мне кажется, что в США люди из-за условий жизни менее циничные. Даже те американцы, которые глубоко разочарованы в Америке, отличаются от россиян, которые разочарованы в России. В России это такие люди, просто познавшие черную черноту безысходности. Ему предложишь что-то сделать, он только спросит: «А смысл?». И от этого вешаться охота. В Америке легче найти людей, с которыми можно организовать какую-нибудь общественную инициативу, клуб по интересам, пользу обществу приносить. И к тебе не придет человек в фуражке и не скажет: «А че это у вас тут за деятельность? Ну-ка сворачиваемся».
Я подал заявление на получение номера социального страхования, разрешения на работу. Сейчас мне главное иметь какой-то заработок, чтобы слезть с шеи жены. На прежнем месте работать я вряд ли смогу: денег, которые я получал, хватало только для жизни в Бурятии. Я компьютерами увлекаюсь, тут есть супермаркет компьютерных запчастей. Может, туда получится устроиться.
Жена сейчас ждет своего суда. Мы будем подавать форму для расширения моего убежища на нее. Ситуация сейчас на самом деле довольно напряженная. Айсы (офицеры Immigration and Customs Enforcement, иммиграционной полиции — прим. ЛБ) по всей стране устраивают облавы на мигрантов, не только на нелегальных. Прокуроры начали на заседаниях просить судей закрывать дела о предоставлении убежища. И когда такое происходит, на выходе из зала человека тут же задерживают и отправляют на ускоренную депортацию. Он должен снова заявить о том, что боится возвращаться на родину, снова проходить интервью на страх, заново судиться, уже в детеншене, как я. А айсы, бывает, вообще делают вид, что ничего они не слышат, и сразу депортируют.
«Как усложнился процесс получения убежища при Трампе»
Борьба с нелегальной миграцией была одним из главных пунктов предвыборной программы Дональда Трампа, но после его инаугурации под удар попали и просители убежища. 20 января 2025 года Трамп прекратил работу приложения CBP-One, гарантирующего гражданам других стран возможность легально перейти границу и запросить убежище. Такую функцию в приложении в 2023-м году добавил предыдущий президент Джо Байден.
Люди, уже находящиеся в судебном процессе, также под угрозой. В мае 2025-го года прокуроры начали в массовом порядке просить судей закрывать дела о депортации во время судебных заседаний. В основном практика коснулась людей, которые пересекли границу менее двух лет назад, а, значит, согласно одному из январских указов Трампа, могут быть отправлены на «ускоренную депортацию». Это как раз те, кто перешел границу по CBP-One. После закрытия дела они автоматически становятся «нелегалами». СМИ связывают эту новую практику с тем, что офицеры ICE таким образом пытаются выполнить приказ Белого дома увеличить число арестов мигрантов до 3000 в день.
Насколько ужесточилось поведение судей, пока точно не ясно. По данным TRAC, число отказов в убежище в 2025-м году выросло с 52% до 72%. Правда, россияне все еще получают защиту чаще, чем граждане других стран. В этом году им отказывали в 27% случаев, в прошлом — в 13%. Это общие цифры, объединяющие тех, кто судится и на воле, и в детеншенах, что обычно сложнее.
Сейчас, как и последние года три, мы просто решаем проблемы по мере их поступления.
Я до сих пор перевариваю, что вообще со мной произошло, только-только в себя пришел. Поначалу как будто все еще был в режиме выживания, поэтому меня чувства догнали только спустя пару месяцев. Хотелось бы думать, что пережитое что-то значит, что оно из меня сотворило какого-то крутого супермена-превозмогатора, но на деле я сам не знаю, что оно со мной сделало.
Возможно, это просто оправдание, чтобы не было жалко потерянного времени. Но есть ощущение, что пережитое сделало со мной что-то помимо просто нанесения повреждений психике — просто я пока не знаю, что именно. «Плохое» или «хорошее» мне кажется тут слова неприменимые: со мной произошло то, что с людьми иногда происходит в нашем мире вне зависимости от того, кто ты, какой ты, и что до этого делал. Стал жертвой истории, как и почти все наше поколение. Курт Воннегут в таких случаях говорил «такие дела».
Поживем — увидим.
Фото предоставлены Тумэном Обогоеввм. На них он снимал свою ежедневную жизнь и то, что видит вокруг