67-летняя Надежда Будянская собрала последние силы, переползла на край дивана. Опираясь на спинку кресла, сделала несколько шагов до открытой балконной двери. Закричала: «Помогите!» — надеясь, что на улице её кто-то заметит. Шансов было немного: балкон закрывали зелёные кроны берёз. По двору проходили две девушки. Они остановились, задрали головы вверх. Спросили: «Вы из какой квартиры?» Будянская назвала адрес и выдохнула с облегчением. Из-за обострившегося в июне артрита она не вставала с дивана уже девять дней. Не ела и почти не пила — непослушными пальцами трудно было взять бутылку с водой, приходилось зажимать её запястьями, чтобы поднести ко рту.
«А вы представьте, как я пойду в туалет»
Когда девушки поднялись в квартиру, входная дверь оказалась не заперта. В прихожей было слышно, как в ванной тонкой струйкой текла вода. Будянская сидела на диване перед балконом. На ней был грязный красный халат, на ногах — дырявые тапочки из кожзаменителя. Стопы опухли так, что с трудом влезали в обувь, наступать на них было трудно.
Будянская сидела в одном положении девять дней — с последнего визита дочери. Артрит у неё был давно. А тут ещё простыла. Ангина дала осложнения на суставы. Встать не получалось, а ложиться она боялась — знала, что не сможет подняться. Так и спала — сидя. Потом поняла: если не попросит о помощи сейчас, уже не сможет встать никогда. Девушки дали Будянской воды и лекарства, вызвали полицию и скорую. Врачи поставили обезболивающий укол и уехали: в июне из-за ковида больницы были переполнены.
Через два дня, 3 июля, на иркутский телеканал «Аист» пришло сообщение без подписи. В нём была фотография Будянской, её адрес. Неизвестный написал, что она не может встать и к ней никто не приходит. Телеведущая Наталья Ветрова приехала, накормила Будянскую горячей едой, на следующий день обратилась в министерство социальной защиты, опеки и попечительства. Ещё записала видео и выложила его в инстаграм. На нём пожилая женщина плачет и говорит: «А вы представьте, как я пойду в туалет?» Для неё это была самая главная проблема.
С тех пор за Будянской ухаживают волонтёры и социальный работник.
«Я вместо родителей погуляю с ними»
Надежда Будянская сидит на диване, под спиной у неё высокая подушка. На полу около дивана стоит биотуалет. Она прикрывает глаза. Надежда всю жизнь много читала. Сейчас выбрала бы весёлую книжку Ильфа и Петрова. Но читать она не может — больно глазам. Больнее только от телевизора. Поэтому с утра она выбирает какой-то день из своего прошлого и старается восстановить все события по часам.
Надежда родилась в Киргизии, но совсем не помнит её. В Иркутск родители перевезли её двухгодовалой девочкой. В 17 лет она встретила будущего мужа. 34-летний журналист не пил, не курил, был похож на Есенина и мечтал эмигрировать в США. Через пять лет у них родилась дочь Ирина. «Красавица, — говорит о дочери Будянская. — Но характер — ужас». Муж настоял на своём переезде в Москву, а Будянскую с трёхгодовалой дочкой временно отправил к своим родственникам на Украину. Через два месяца Будянская взяла дочь и вернулась в Иркутск. Муж искал её через знакомых, слал телеграммы. Она не отвечала.
«Я думала, вот он уедет в США. А что я там, в этой Америке, буду делать? — говорит Будянская. — Языка не знаю, образования нет. Даже здесь трудно чего-то добиться. А что там?» Будянская замолкает. Она не знает, уехал ли первый муж в Америку, женился ли снова. Улыбается: «Зачем искать? Мне уже не 17 лет. И ему — не 34». От первого мужа у неё навсегда остались фамилия и дочь Ирина.
В Иркутске Будянская устроилась библиотекарем, потом познакомилась с Виктором. Он водил мотоцикл и они ездили вдвоём на Байкал. «В машине духота, а тут едешь — такой простор, воздух», — говорит она.
Виктор работал на станции юных техников в железнодорожной школе, туда же устроилась Будянская. Вела кружок «Умелые ручки». Делала с детьми фигурки из картона, шила мягкие игрушки, мастерила открытки. Несколько поделок стоят на пыльных полках её дома. Зимой дети приходили на занятия с мороза — румяные, краснощёкие. К их приходу она кипятила чайник. Наливала чай, раскладывала бутерброды с дефицитной колбасой, которую приносила из дома. Дети рассказывали о своих делах: у кого-то отец бражку поставил, кого-то дедушка шваброй побил за двойку.
Иногда вместо занятий в классе Будянская выводила детей в парк и они катались на ледянках с горки. Если получалось достать билеты — водила детей в кино. «Их родителям было некогда с ними заниматься, они же железнодорожники, — говорит Будянская. — И я вместо родителей погуляю с ними».
Шестнадцатилетнюю дочь Ирину Будянская брала с собой на занятия. Ирина помогала Будянской перевести детей через дорогу, играла и разговаривала с ними. После работы мать и дочь шли по магазинам, стояли в очередях за продуктами. Окончив школу, Ирина выучилась на повара, в 18 лет вышла замуж, через год родила сына Сашу.
В 2006 году Виктор умер. У Будянской осталось две квартиры, гараж и машина. Будянская говорит, что дочь с мужем зарегистрировали имущество на себя, продали его и на эти деньги построили коттедж. Мать в нём не была ни разу. Внук Саша год пожил с бабушкой, а потом защитил диплом, познакомился с девушкой и переехал на съёмную квартиру.
«Своей вины не чувствую и приезжать чаще не стану»
Из-за артрита Будянская 12 лет не выходит из дома. Она хорошо помнит, как в последний раз спускалась на первый этаж: попросила знакомую купить ей мандарины и вышла, чтобы их забрать. До нынешнего лета Будянская могла передвигаться по квартире сама. Каждую неделю к ней приходил внук: брал список продуктов и покупал всё необходимое.
В начале этого года приходить перестал. Будянская говорит, что они не ругались, и хочет спросить его, что случилось. Но не может: у неё нет телефонного аппарата. Она надеялась, что он придёт в марте, в день её рождения. Но внук не пришёл. Вместо него приехала дочь. Сказала, что теперь сама будет привозить матери продукты и лекарства дважды в месяц. Почему внук перестал ездить, Будянская не знает до сих пор.
Наталья Ветрова позвонила дочери и внуку Будянской. Внук сказал, что теперь живёт в другом городе и что его мама и бабушка не сходятся характерами. Дочь ответила: «Своей вины не чувствую и приезжать чаще не стану». С этого дня родственники у Будянской не появились ни разу. Зато после поста Ветровой стали приходить волонтёры.
Добровольцы поменяли в квартире диван, сделали генеральную уборку, принесли одноразовые пелёнки, постельное бельё, стиральную машинку и биотуалет. А ещё — стали приносить горячую еду. Почти сразу оформили социального работника, он приходит трижды в неделю.
«Купила что-то, прибежала, убрала, ушла к следующему»
Когда в следующий раз придут волонтёры, Будянская заранее не знает. Они часто меняются. Поэтому Будянская старается каждому из них дать как можно больше поручений.
— Поставь эту бутылку вот сюда! — кричит она девушке-волонтёрке, но никуда не указывает. Та растерянно смотрит, не понимая, о чём её просят.
— Вот сюда, чтобы я могла дотянуться. Неужели нельзя догадаться? — раздражается Будянская.
Волонтёрка роняет бутылку на пол, и Будянская злится сильнее.
— Иди теперь в ванную и ополосни её.
Пока девушка не ушла, Будянская просит вызвать скорую помощь. Говорит, что у неё высокая температура, хотя даже не измеряла её. Скорая принимает вызов, и волонтёрка пытается уйти. Вдогонку Будянская говорит: «Больше не придёшь, да? Ты не бери близко к сердцу, не обижайся на меня».
Многие волонтёры приходят только раз и больше не возвращаются. Будянская потом переживает, что накричала на человека и он уже не вернётся. Хочет извиниться, но не может. В следующий раз снова кричит, уже на другого человека.
Стабильно к ней приезжают только Ветрова и социальный работник Анна Петрова (имя изменено по её просьбе — ЛБ). Она моет Будянскую, помогает сходить в туалет, выносит мусор, покупает продукты, оплачивает счета за коммуналку и моет полы. Эту услугу государство предоставляет пенсионерам бесплатно. В регионе её получает 15 тысяч человек. Частота визитов зависит от того, насколько человек беспомощен. Специалисты решили, что Будянской трёх раз в неделю будет достаточно.
Вместо положенных часа пятнадцати соцработник проводит у Будянской по три-четыре часа. Уйти она не может, ведь у подопечной находятся всё новые просьбы. Если их не выполнить, Будянская начинает плакать и ругаться.
«Я собираюсь уходить — она говорит, что опять захотела в туалет. Не оставить же её так», — объясняет Петрова. Так же дело обстоит и с мытьём пола. По регламенту нужно мыть его раз в неделю, фактически приходится чаще. Из-за этого соцработнику не хватает времени на других клиентов, приходится задерживаться допоздна и восьмичасовой рабочий день сильно растягивается.
У Будянской много правил: где должна стоять каждая бутылочка, как выжимать тряпку и как часто нужно менять перчатки. Она не разрешает использовать стиральную машину, и Петрова стирает руками. «Скорую для неё я вызываю регулярно, хотя понимаю, что ей не плохо, — говорит соцработник. — Ей просто нужно внимание».
Будянская — не единственный пожилой человек, который не отпускает Петрову вовремя. «Все одинокие и беспомощные, они все такие», — говорит она. Есть пожилая клиентка, которая не выходит из дома 37 лет. В последние годы к ней никто не заходит. На потолке её дома давно появилась плесень, но она не разрешает открывать окна. «Так она чувствует, что находится в своей крепости», — объясняет Петрова.
Был у неё случай, когда человек не ел больше десяти дней в новогодние каникулы. Женщина не стала писать заявление, чтобы соцработник пришёл в праздники: была уверена, что приедут сыновья. Но они не приехали.
Петрова не раз просила руководство снять с неё опеку над Будянской. Она говорит: «Ей нужна сиделка, которая может весь день находиться с ней. Моя задача — быстро помочь: купила, прибежала, убрала, ушла к следующему. Я себя называю бегуньей».
Услуги сиделки в Комплексном центре тоже предоставляют. Но за это надо платить 130 рублей в час. Будянская посчитала: если нанять сиделку хотя бы на выходные на пять часов в день, выйдет 650 рублей в день, 1300 — за два дня и 5200 — за месяц. Пенсия у Будянской — 10 900 рублей, и около 30 тысяч — долг за квартиру, который она постепенно выплачивает. «Отбросим долги, — рассуждает Будянская. — Представим: пять тысяч с пенсии я отдаю за квартиру и пять — сиделке. Я так себе даже хлебушка не куплю».
«Я-то хоть тут свободная»
Ветрова хотела устроить Будянскую в хоспис — учреждение Минздрава для оказания паллиативной помощи. По медицинским показаниям Будянскую туда должны были принять. В Иркутске два хосписа: один из них закрыт из-за ковида, второй — переполнен.
Два года назад в регионе приняли закон «О приёмной семье для граждан пожилого возраста и инвалидов». Семьям, готовым взять на себя уход за маломобильными людьми, выплачивают от 4 044 рублей до 6 571, в зависимости от района, возраста и группы инвалидности подопечного. Но закон практически не работает. В области всего 43 приёмных семьи. Взять Будянскую к себе за такие деньги никто не хочет.
В дом-интернат для престарелых Будянская не хочет сама. В Иркутске их два, а всего в области восемь подобных учреждений. Чтобы туда попасть, нужно собрать пакет документов и доказать, что не можешь самостоятельно ухаживать за собой, а помочь тебе некому. Будянская под эти критерии подходит.
Отказать могут по двум причинам. Первая — наличие медицинских противопоказаний. Вторая — «отсутствие обстоятельств, которые ухудшают или могут ухудшить условия жизнедеятельности гражданина». В первом случае человека направляют в хоспис или больницу.
Сейчас в Марковском геронтологическом центре Иркутска пять свободных мест из 309: два — в палатах для лежачих постояльцев, три — в палатах для ходячих. Этот центр принимает пожилых со всей области. В Ново-Ленинском доме-интернате, который обслуживает иркутян, свободно 13 мест из 170. За нахождение в доме престарелых постоялец платит 75% своей пенсии.
Будянская категорически отказывается переезжать в казённое учреждение. «Только говорят, что там хорошо, — вздыхает она. — Ой, не надо. Это дурдом или тюрьма. Я-то хоть тут свободная, меня никто не отматерит, не ударит». Она не хочет отдавать часть пенсии. Говорит, тогда не сможет выплачивать долг за квартиру.
«Это те же детки, только с буквой „д“»
Марковский геронтологический центр не похож на тюрьму. Вокруг кирпичного пятиэтажного здания — деревья и круглые трёхуровневые клумбы с розовыми цветами. Дорожка от входа ведёт к скверу: по периметру скамейки, внутри — фонтан, который уже не работает.
Без защитных костюмов и разрешения от руководства внутрь не попасть. В центре несколько отделений. Сначала — карантинное, где подопечные проводят семь дней. Затем их расселяют — в отделение активного долголетия или милосердия.
В отделении милосердия только лежачие больные. В каждой комнате по 2-5 человек. Туалет в каждой комнате, одна ванная на этаж. Здесь же буфет и кабинет медсестры. Здесь чисто, но всё равно пахнет старостью, хлоркой и нечистотами. Выветрить этот запах невозможно.
В отделении долголетия жилые комнаты на одного или двоих человек, объединённые в секции. В каждой секции — отдельный санузел. На этаже есть душевая и ванная. Здесь есть кухня-буфет, где можно приготовить себе еду. В реабилитационном отделении — тренажёрный зал, водолечебница, кабинеты ЛФК, спелеотерапии, массажа, стоматолога, физиотерапии, эндоскопии, узких врачей-специалистов, а ещё клиническая и биохимическая лаборатория.
Ещё с лестницы слышится мелодия баяна и поющие голоса: «Как пою-ю-ю-т соловьи, полумрак, поцелуй на рассвете, и вершина любви — это чудо великое, дети!» В холле стоят диваны и обеденный стол на металлических ножках. На столе чайник, тарелки с фруктами, торт и два букета цветов. У стола на инвалидной коляске сидит мужчина. Рядом с ним — баянист, на диване — гости. За спиной мужчины висят воздушные шары. У него день рождения — 90 лет.
Психолог Татьяна Гавриш работает здесь полгода. Чтобы устроиться, она выучилась на геронтолога. Геронтология — это наука о старении, она изучает изменения в психике человека, когда происходит обратная эволюция. Для занятий со стариками она иногда приносит из дома краски и карандаши. Шестилетняя внучка удивляется: «Ты кому это уносишь?» «Моим дедкам, — улыбается Гавриш. — Это же те же детки, только с буквой „д“». Психолог, которая работала здесь до Гавриш, уволилась, потому что не выдержала нагрузки. За время пандемии в учреждении скончались 50 человек, и подопечные сильно нервничали.
«Но в целом — это всё равно дом скорби»
Бывший лаборант геронтологического центра Зинаида Крылова говорит: постояльцы центра обижаются на родственников, которые привезли их сюда. Ярче всего она запомнила ситуацию: как-то к ограждению комплекса подъехала машина. Из неё вышли люди, помогли выйти пожилой женщине. Она села на ближайший камень и так и сидела до вечера, пока сотрудники её не нашли. Родственники этой женщины больше не приезжали. Ещё Крылова вспоминает, как удивилась, что в один день к старикам приехало очень много посетителей. Парковка была заполнена машинами. Оказалось, что это был день пенсии.
Попасть в дом-интернат в Ново-Ленино сейчас невозможно из-за ковидных ограничений. Сотрудник дома-интерната попросил не называть его имени и поделился: в отделении были случаи, когда родственники приходили в интернат и силой отнимали пенсию у постояльца. Таких приходилось выгонять.
В дом престарелых люди попадают по разным причинам. Например, одна женщина продала квартиру, чтобы внук смог сделать операцию по пересадке почки. Операцию сделали, а женщине стало негде жить. У другой женщины было две дочери. Одна умерла, вторая сильно заболела и оказалась в хосписе. Её ребенка забрали в детский дом, а маму — в дом престарелых. Первые несколько месяцев в заведении эта женщина была в отчаянии, не хотела разговаривать ни с кем из сотрудников. А сейчас говорит: «Если бы жила одна, я бы, наверное, просто не выжила».
В Ново-Ленинском доме-интернате тоже есть кружки по макраме и живописи, даже театральная студия. «Но в целом — это всё равно дом скорби, — говорит сотрудник. — Формально это студенческое общежитие: вы живёте с кем-то в комнате, вам предлагают кучу мероприятий, хорошо кормят. Но когда ты студент, ты знаешь, что скоро это закончится и впереди тебя ждёт самостоятельная жизнь. А когда ты почему-то снова оказавшийся в „общаге“ пожилой человек, который никому не нужен и не имеет никаких надежд на перемены, это другое».
Кроме государственных домов-интернатов, в Иркутской области больше двух десятков частных пансионатов. Это переоборудованные квартиры или частные дома, в которых за плату от 800 до 1500 рублей в сутки живут пенсионеры. Но у Будянской нет денег, чтобы поселиться там.
Берёзы, которые закрывают окно Надежды Будянской, недавно пожелтели. Скоро листья опадут и перестанут закрывать окно. Будянская всё так же сидит на диване, как и в тот день, когда вышла на балкон звать на помощь. По-прежнему спит сидя. Иногда она поглядывает на электрические часы. На них — 02:28. Но это неправильное время. Когда отключали свет, настройки на часах сбились. Чтобы узнать настоящее время, к часам нужно прибавить 18, к минутам — 30. Будянская высчитывает: на самом деле сейчас 20:58. Значит, волонтёры уже не придут.