Репортаж подготовила команда проекта Синие Капибары, в нём наставники работают с начинающими журналистами.
«Мы по телефону учились заправлять станок»
Житель Тронинской Николай ловко пропускает полоски цветастой ткани сквозь нити на ткацком станке. Станок работает как слаженный музыкальный инструмент: внизу — педали для ног, вверху — струны натянутых нитей. Из-под рук медленно появляется на свет яркий полосатый половик. Ещё один, такой же, но уже готовый, красуется на стене.
«Шереньгская благодать» — приземистый одноэтажный дом, выкрашенный небесно-голубой краской. Крыльцо и тропинка к нему любовно вычищены, у входа табличка «Режим работы Спортклуба: ежедневно с 20-00 до 22-00. Вход: 20 руб.».
Внутри несколько залов: в одном спортивные тренажёры и теннисный стол посередине, в другом — деревянные ткацкие станки, в третьем — бильярдный стол с бордовым, местами выцветшим сукном. Есть отдельный зал для музейной коллекции, в которой собраны разные предметы поморского быта — от чугунных утюгов до старинных прялок, и комната библиотечного фонда. Книжных шкафов немного, но можно найти всё от сказок Андерсена до женских романов и Дарьи Донцовой.
Каждый вечер в восемь часов в «Шереньгской благодати» зажигается свет, и начинают стучать ткацкие станки. Мастеров здесь четверо — Николай и Евгения Семаковы, Ирина Шибанова и Ольга Новосёлова. Это и есть инициативная группа «Шереньгской благодати», которая в 2009 году объединилась в территориальное общественное самоуправление (ТОС). ТОС жители создали, чтобы подавать заявки на конкурсную программу и получать деньги на свои проекты.
— С чего у нас всё началось, — рассказывает Ирина Шибанова. — В деревне было много детей, а клуб закрыли, и собираться им стало негде. Мы сначала поставили теннисный стол, потом сделали футбольное поле, потом по программе поддержки ТОС открыли спортклуб. В 2010-м стали научиться ткать.
Ирина работает на местной пилораме бухгалтером, ещё состоит в добровольной пожарной дружине, а по вечерам приходит в ткацкую мастерскую.
— Пока мы ходили по деревне и искали ткацкие станки, — продолжает Ирина, — натыкались на старинные вещи. Так появился музей. Потом уже сами жители стали находить и отдавать нам станки.
Ткать вначале никто не умел, но этому научиться было не так сложно. Гораздо сложнее было понять, как заправлять традиционные станки. Система действительно выглядит устрашающе — самостоятельно разобраться, что к чему, кажется невозможным.
— Мы по телефону учились заправлять станок, — рассказывает Ирина. — Нашли в Усть-Паденьге (соседняя деревня — ЛБ) мужчину, который ещё помнил от своей матери, как это делается. Вот он нам по телефону и объяснял. Поначалу мы впятером заряжали один станок.
За вечер один станок выдает всего 30 сантиметров половика. Но многое зависит и от техники: яркие радужные половики Николая («свободные», как говорят про них сами мастера) небольшой ширины, поэтому ткутся быстрее. Продаются готовые изделия через сарафанное радио, изготавливают их в основном на заказ. Стоимость зависит от размеров, самые маленькие половики продаются за 600-650 рублей, побольше — 1200-1300.
В перерыве между ткачеством Ольга с Николаем успевают отыграть партию в бильярд.
— Этому бильярдному столу 60 лет, — говорит Ольга. — Я ещё маленькая была, а он уже был в нашей деревне.
На стенах над бильярдным столом висят рисованные кони и овцы, бумажная георгиевская лента с надписью «Он вернулся с войны в сорок пятом». В здании тепло и пахнет печкой — топить участники ТОС ходят по очереди.
Всем основателям «Шеренгьской благодати» за 50. Николай и Ольга «местные-местные», они родились здесь и выросли, а Ирина и Евгения приезжие:
— Мы приехали сюда на работу, замуж повыходили, и, считай, больше половины своей жизни здесь живём, — рассказывает Евгения.
Николай — главный предприниматель в деревне. Раньше у него здесь была ферма — сначала молочная, потом мясная. Но из-за того, что объёмы были небольшие, продавать молоко и мясо было невыгодно, ферму пришлось закрыть. Сейчас Николаю принадлежит пилорама, она даёт местным работу. За счёт пилорамы деревня вообще считается «живой».
Основатели «Шереньгской благодати» — не родственники между собой (Николай и Евгения — однофамильцы), но ТОС превратился для них почти что в семейное дело. Жена Николая, Таисия, работает в деревенском магазине продавцом, а по вечерам тоже приходит в клуб стричь ткань для половиков. Юрий, муж Ирины, сам в ткачестве не участвует, но помогает с ремонтами и приезжает вечером на «Ниве» за женой. В этот раз он приехал с их внучкой. Маленькой Василисе больше всего нравится музейная комната, где можно разглядывать старинные игрушки, пока взрослые работают за ткацкими станками.
— Нам в деревне всегда есть чем заняться, — смеётся Юрий. — Сейчас вот одна внучка гостит, потом на смену ей другую привезут.
И хотя сами ТОСовцы сетуют, что дети, для которых они когда-то начали делать клуб, уже выросли и разъехались, «Шереньгская благодать» стала для них самих вторым домом.
«Могут выгнать нас в любое время»
Подавать заявки на гранты по программам поддержки ТОС вначале было легко. На спортклуб в Тронинской 15 лет назад ТОСовцы получили из бюджета 85 тысяч рублей. На эти деньги сами отремонтировали здание. На собственные деньги участники инициативной группы купили тренажёры, потратили на них 116 тысяч рублей.
Клуб обустроили в здании бывшей школы и детского сада, оно сначала принадлежало районному отделу народного образования (РОНО). По словам Ирины, ТОСовцы договорились с РОНО и взяли здание «в аренду»: «Нам просто дали попользоваться, потому что мы сами оплачивали электроэнергию, сами заготавливали дрова».
Когда появилась ткацкая мастерская, в Тронинскую стали приезжать журналисты, туристы, школьники на экскурсии. В деревне провели фестиваль ткачества, видеоблогеры брали интервью у основателей «Благодати».
— К нам начали ездить все, и кого-то это, видимо, стало задевать, — говорит Евгения.
— После того, как про нас стали много писать, администрация решила оформить это здание на себя, — продолжает Ирина.
— Как это сельская администрация упустит такое! — добавляет Ольга.
Здание, которое раньше принадлежало РОНО, переоформили на местную администрацию в соседней деревне Усть-Паденьга. А значит, все ремонты и обслуживание теперь перешли под её ответственность, как и заслуги ТОСа. Только вот бюджет местной администрации едва покрывает оплату электроэнергии — около 3 тысяч рублей в месяц. Бюджета на заготовку дров — 10-20 тысяч рублей за сезон — тоже не хватает, и дрова ТОСовцы докупают сами. Отремонтировать же дом и вовсе не получается: здание, принадлежащее администрации, по закону должна приводить в порядок сама администрация.
— Первое время, когда здание было уже администрации, мы ещё писали проекты, — рассказывает Евгения.
— А потом всё стало очень строго, потому что администрация стала всё делать за счёт ТОСов. Им удобно, ведь мы всё делаем бесплатно. Нам по этим программам и так давали по чуть-чуть. А как ты на это чуть-чуть? Хорошо, у нас есть привлеченные средства, Николай Евгеньевич [предприниматель и сооснователь ТОСа] помогал.
— Ещё мы вкладывали то, что зарабатывали с половиков, — говорит Евгения. — Проводили на вырученные средства мероприятия, праздники.
— А администрация себе в заслуги галочку ставит, — продолжает Ольга.
В 2021 году Тронинскую объединили с другими деревнями в муниципальный округ с головным управлением в Шенкурске. Город находится в 50 километрах от Тронинской. Здание бывшей школы, которое оформила на себя Усть-Паденьгская администрация, автоматически перешло в ведение администрации округа.
Глава Шенкурского муниципального округа Оксана Красникова не согласна с утверждением, что администрация округа решает свои задачи за счёт ТОС. По её словам, муниципалитет тоже вкладывается в содержание здания, в бюджете запланированы деньги на электроэнергию и дрова. Но средства на ремонт округ не выделял.
По конкурсной программе ТОСы могут получить на свой проект до 200 000 рублей. Сумма складывается на 75% из областного бюджета и на 25% — из районного. Решение о присуждении гранта выносит комиссия, которая состоит из местных чиновников.
Куратор ТОСов Ольга Леонтьева (она принимает в Шенкурске заявки на программы, обрабатывает их и готовит договоры) ушла от прямого ответа на вопрос, могут ли ТОСовцы получать средства по программе на ремонт здания, принадлежащего администрации. При этом она утверждает, что у них есть возможность подавать заявки на благоустройство территории.
— Конечно, я обивала пороги, — говорит Ирина. — Пока администрация была Усть-Паденьгской, я постоянно туда ходила. Они нам какие-то средства выделяли. Сейчас, после объединения в округ, стало ещё труднее, надо ехать в Шенкурск. А таких, как мы, там много. Поэтому выпросить что-то на благоустройство — нереально. Для нашей деревни тем более, потому что она маленькая. До позапрошлого года в этом здании ещё проходили выборы, а последние два года к нам приезжает комиссия с Усть-Паденьги. Они могут и выгнать нас в любое время, просто чтобы не содержать, если это невыгодно.
«Мы здесь ещё неплохо живем — у нас магазин есть!»
Деревня Тронинская — это несколько деревянных домов, раскиданных по обе стороны длинной улицы, уходящей вдаль, к берегу мелкой речки Шереньги. Дома здесь по-северному большие, прочные, готовые простоять ещё век. Но многие из них заброшенные.
— Ну как, заброшенные, — говорит Ирина, охватывая взглядом осевшие в снегу избы. — Вот эти уехали, молодая семья была. Там женщина на зиму уезжает, а весной, наверное, вернётся. А в том доме хозяева умерли, так что дом, хоть и архитектурный памятник, но уже разваливается. Шенкурский музей им интересовался — может ремонтировать будут.
Шенкурский музей, как оказалось, интересовался не только домом, а ещё и музейной комнатой «Шереньгской благодати». Правда, по словам ТОСовцев, музей не столько стремился помочь местной инициативе, сколько просил «оформить всё правильно» и отчитаться по экскурсиям. Жители так и не поняли, зачем это было нужно, ведь в саму коллекцию музей ничего не вкладывал и в её создании не участвовал.
Шереньгой раньше называли «куст» деревень на берегу реки Ваги. Деревень было 12, сейчас, по большому счёту, живая среди них только Тронинская. Местные рассказывают: когда развалились совхозы, жители деревень стали съезжаться в Тронинскую. Разбирали свои дома и перевозили их с места на место. Некоторые избы в деревне сложены из двух домов, как конструктор.
Дорога в Тронинскую ведёт от основной трассы через реку. Моста через Вагу нет, а значит, на время ледохода жители отрезаны от большой земли. От реки до деревни ещё километра два. В третьей декаде марта реки во многих северных регионах вскрылись ото льда — а здесь, в Шереньге, была ещё зима.
Ледовую переправу называют «дорогой жизни»: полгода, пока на реке стоит лед, жители могут спокойно ездить «за реку» на машинах, в местный магазин завозят продукты, а на пилораму — единственное предприятие в деревне — постоянно ходят лесовозы. Летом через речку можно перебраться только катером. Встречает и провожает всех местный житель Юрий.
— Телефон мой все знают. 50 рублей — это перевезти, и ещё до дома довезти на машине. Летом мелко — люди могут пешком через реку пройти, — объясняет он.
— Мы здесь ещё неплохо живем, — рассказывает местная жительница Ольга Чернакова. — У нас магазин есть. Плохо то, что жителей в деревне мало стало. Бабульки померли. Много пустующих домов. А молодежи где здесь работать? Чем дальше, тем тоскливее.
Ольга, бывший библиотекарь и педагог, не так давно вышла на пенсию и живёт с двумя кошками в доме на окраине деревни.
— Я как библиотекарь ездила в соседний посёлок. Там одна переправа чего стоит. Однажды я упала на навесном мосту, да так, что не выбраться было, висела на нём, буквально как обезьяна, так «Кавказскую пленницу» и вспомнила, — со смехом рассказывает она.
В «Шереньгскую благодать» Ольга заходит нечасто, но считает, что такие центры деревням нужны.
— Объединяет это людей. Всё равно, как друг на друга ни фышкаем (спорим, ссоримся — ЛБ), а тут — общее дело. Девчонки в ТОСе молодцы. Молодых здесь только нет, все уехали. Вот, парень знакомый говорит — разве поехал бы я в город отсюда, если б здесь была работа и были б девки? А так — никому ничего здесь не нужно, — говорит Ольга, глядя на синеющее зимнее небо за окном.
«Раньше совхоз был, никакой этой „благодати“ не было»
ТОСовцев, которые затеяли «Шереньгскую благодать», в деревне называют «девчонками» и «молодежью», хотя все они уже вышли на пенсию. Местная жительница Елена, которой 68 лет, от нечего делать посчитала, на каком она месте среди жителей по возрасту — оказалось, что седьмая, остальные старше.
Елена — бойкая седовласая дама, прогуливается по деревне с большой таксой по кличке Чарли на поводке. Рассказывает, что переехала в деревню с мужем. Мужа похоронила, сама пережила инсульт, живёт здесь одна, но из деревни уезжать не собирается.
— Я всё равно не поеду в город. Я не хочу. Здесь воздух, — говорит она и взахлеб рассказывает, как выходит каждое утро с псом на прогулку и «глохнет от тишины», дышит воздухом и любуется дымом из печных труб.
— Волки у нас в округе не ходят. На кого им нападать — у нас даже куриц ни у кого нет. Тут только коты, собаки и огороды. Вот ко мне сосед-охотник пришёл как-то и говорит — дай Чарлика (таксу — ЛБ.) сводить на охоту. Барсучью яму надо покараулить. А я ему — что ты, Костя, он у меня на диване спит, разве я его отдам на охоту!
Охотников и рыбаков в деревню приезжает много — и зимой, и летом. На окраине снег пестрит звериными тропами. И даже на гербе Шенкурского района изображён барсук на зелёном поле.
На вопрос, нужна ли деревне «Шереньгская благодать», Елена отвечает: необходима. Хотя сама она туда ходит разве что в библиотеку летом, когда внучка приезжает.
— Вот депутат к нам приехал как-то и спрашивает — вам чего не хватает? Я говорю — зрелищ и хлеба! Потом был какой-то праздник, девчонки приехали, попели, поплясали, и опять на четыре года все затихло — до следующих выборов.
В деревенском магазине два раза в неделю привоз. Жители постепенно подтягиваются, чтобы поскорее разобрать свежие продукты.
— Я сама городская, я привыкла, что в городе ходила в кино, например, — продолжает Елена. — А здесь я такого не получаю. Да, девочки в ТОСе организуют мероприятия. Но последние года два-три перестали. Народу меньше стало.
— Потому что уезжают? — спрашиваю.
— Умирают, — хором отвечает мне несколько человек.
По словам соосновательницы «Шереньгской благодати» Ирины Шибановой, проводить деревенские праздники стало сложнее ещё и из-за новых бюрократических проблем с грантами:
— Сейчас с проектами ТОСов так: то одно, то другое там нельзя писать. Например, мы хотели подать проект по ремонту дорог. Нам сказали, что нельзя, так как дороги на балансе администрации — значит, должна администрация ремонтировать. Но мы за рекой, администрации никак сюда не попасть.
— А ещё говорят — пишите проекты на памятники, — возмущается Евгения. — Зачем мы будем писать на памятники, если нам, например, дорога нужна нормальная до реки, а не памятники? А мы чего не коснёмся, нам всё нельзя.
«Почему нельзя? Всё можно», — возражает куратор ТОСов по Шенкурскому району Ольга Леонтьева. Просто те же дороги по ТОСовским программам не отремонтировать, потому что суммы выделяются незначительные. На 200 тысяч дороги не сделаешь.
Есть в деревне и такие жители, которым культурный центр не нужен.
— А вы бываете в «Благодати»?
— Нет, конечно, — смеясь, говорит Константин, тот самый «сосед-охотник» и пенсионер. На нём смешная шапка, сдвинутая набекрень.
— А почему смеётесь?
— А чё там хорошего? Придут, половиков поткут, и всё. У меня интереса к этому нет. Просто люди отмывают свои деньги. Они половики поткали, съездили и продали. Я не сторонник этого, зачем? Когда раньше совхоз был, никакой этой «благодати» не было. Потому что народ за день наработается, им не до «благодати».
— Что-то хотелось бы в деревне изменить?
— Ничего не изменится. Все деревни такие. Производства никакого нет. Работы нет. Перспектив никаких. Вот и всё. А на что надеяться? — Константин щёлкает семечки, улыбается и пожимает плечами.
«Переехал на заработки и водку пить — а чё ещё делать-то?»
Местные говорят, что раньше праздники в деревне проводили часто — «зрелищ» хватало. Но много народу на них стало напиваться. «Напьются, пойдут песни петь по деревне — что хорошего!» — рассказывают деревенские. В основном речь идёт о тех, кто переехал в Тронинскую, чтобы работать на пилораме у Николая Семакова, да так здесь и остался.
— Тоже «молодежь». Но пьющие все, — понижая голос, говорит про приезжих Елена.
— Здесь спиваются? — спрашиваю.
— Да уже пьяные в деревню приезжают, — отвечает Елена. — Здесь не надо спиваться. Их там выгонят — они сюда, отсюда выгонят — они дальше пошли. И так всю Архангельскую область обходят. А кто пьяному рад? Никто не возьмёт.
Но вот Николай Семаков, «добрая душа», как его здесь называют, всех берёт к себе на пилораму.
На улице встречаем беспечно улыбающегося работника пилорамы. Юрий, которому на вид лет под 40, закупив продукты в магазине, нетвердой походкой прогуливается по солнечной снежной улице, закуривает сигарету.
— Я здесь живу лет семь-восемь, наверное. Я сюда приехал работать и жить.
— А почему именно сюда?
— Куда ещё? У нас все деревни одинаково нищие. Сюда переехал на заработки и водку пить. А потому что ну чё ещё делать-то? — смеётся. — Ну, ягоды ещё собирать. Не-не, в «Благодать» я не хожу.
Помахивая пакетом с продуктами, Юрий отправляется по своим делам.
За последние годы в деревне закрылись школа, детский сад, клуб, почта, фельдшерский пункт. Местные научились как-то справляться без врача. Если лёд на реке не стоит, то и скорая не приедет. Но, говорят, прилетал как-то вертолет — вызвали МЧС, человек без помощи не остался.
О том, что жизнь в деревне не угасает, сейчас свидетельствуют только магазин, пилорама Николая Семакова и «Шереньгская благодать» — вот и вся инфраструктура. Летом, правда, деревня оживает. Приезжают городские, в музей водят экскурсии, дети ходят в библиотеку и в спортзал.
«Благодать» пока закрывать никто не собирается, но сколько она ещё просуществует — неизвестно. Здание в любой момент может забрать собственник — администрация округа.
— Мы ведь тут за рекой, как отрезанный ломоть, — говорит Николай. — А «Шереньгскую благодать» мы сами как начали делать — так и делаем. Зачем? Да просто чтоб не пропала деревня. Вот ради этого и живём.