Часть 2. Уехавшие
Текст о потомках ссыльных литовцев, которые остались жить в Иркутской области и поддерживают (но не все) Путина, можно прочитать здесь.
Ментальная тюрьма
Роман Приданов получил литовское гражданство ещё до войны, но переезжать в Литву опасался, думал, что «могут не принять». Роман не знает литовский язык, а его жена русская. «Я боялся косых взглядов», — говорит собеседник ЛБ.
Уехать из России Приданов хотел потому, что после 24 февраля 2022 года его жизнь «как будто закончилась, и началось существование». «У меня нет ни амбиций, ни стремлений, — говорил Роман с журналистом ЛБ за месяц до отъезда. — Я скован, сижу будто в каком-то дурацком чистилище, ментальной тюрьме. Вроде надо двигаться, но я не могу найти в себе сил».
Подтолкнули Приданова к отъезду новости о введении в России единого реестра воинского учёта. Реестр должны запустить с 1 ноября 2024 года. Его использование приведёт к поражению в правах тех, кто не будет приходить в военкоматы после получения электронной повестки. Уклонистам запретят регистрировать транспорт, бизнес, получать кредиты и покупать недвижимость.
«Не знаю, о чём думают все остальные, но после 1 ноября каждый российский мужчина будет ходить с дамокловым мечом над своей головой, — рассуждает собеседник ЛБ. — Нормальная жизнь не сможет продолжаться».
Роман временно переехал к своей 90-летней бабушке Гене Придановой, которая живёт в городке Юдренай в 50 км от Клайпеды. Летом 2022 года она продала участок и дом и тоже покинула Иркутскую область. Приданова вернулась на родину не из-за антивоенной позиции, а из-за финансовых соображений. Геня перестала получать литовскую пенсию — со времён распада СССР она была гражданкой Литвы, а в России жила по ВНЖ. Но после начала войны с Украиной европейские пенсии из-за санкций не доходят до российских адресатов.
Геня Приданова — ссыльная литовка. Её депортировали из Литвы в 14 лет. На родину Приданова вернулась в 87. Геня не хотела возвращаться 73 года — всё это время она считала, что именно Литва виновата в репрессиях её семьи.
«Отец вряд ли был доволен Советским Союзом»
В марте 1949 года Геню Кочунейте (это девичья фамилия), её мать, брата и сестру посадили в железнодорожный эшелон и отправили в Иркутскую область. Вагоны были забиты до отказа. Так проходила операция «Прибой», во время которой депортации подверглись 95 тысяч жителей Литвы, Эстонии и Латвии. Их выслали в отдалённые сибирские регионы. Всех этих людей объявили «кулаками, родственниками бандитов и националистов». 72% депортированных составили женщины и дети до 16 лет.
Как литовцы оказались в Иркутской области
В 1940 году Литву принудительно присоединили к СССР (балтийские историки и большая часть мировых исследователей называют советский период для страны до 1991 года оккупацией). Спустя короткое время в Литве начались репрессии и депортации. С 1940 по 1952 годы (с промежутком на войну, когда Литва была оккупирована Германией) в отдалённые российские регионы выслали больше 160 тысяч литовцев. По мнению советских властей, все эти люди были «антисоветским элементом».
Четверть всех репрессированных (около 40 тысяч человек) отправили в Иркутскую область. Депортация в регион проходила в два этапа с 1948 по 1949 годы. Люди ехали в товарных эшелонах, путь занимал около месяца.
«Спецпереселенцев» (так по-советски витиевато называли ссыльных) распределяли по леспромхозам и колхозам. Сначала ссыльные жили в бараках или землянках, потом строили дома, обзаводились скотом.
В документальном фильме «Маяк памяти» (его снял внук, Роман Приданов) Геня вспоминает, как отец привёл её, маленькую, на реку Неман. «Держит меня за руку и говорит — вот, смотри, это наша Литва, — рассказывает Приданова. — Я это хорошо запомнила, отец вдолбил. Но Литва оказалась — не наша».
В Литве отец Гени был районным чиновником. Семья считалась зажиточной — имела 22 гектара земли, нанимала рабочих. «По меркам советской власти, кулаки», — говорит Роман Приданов. Он предполагает, что прадед «вряд ли был доволен Советским Союзом».
Власти проявляли к отцу Гени повышенное внимание. Когда его двоюродный брат примкнул к «лесным братьям» (так в СССР называли антисоветские вооружённые формирования на территории трёх балтийских республик), отца Гени обвинили в пособничестве бандитам и отправили в мордовский лагерь на десять лет. Семью — в Иркутскую область. Ссыльным говорили, что это «навсегда».
Геню с родными везли в эшелоне месяц. Кочунейте вспоминала, что вагоны были «ужасные и переполненные». «Пассажиры» смотрели на сибирские пейзажи сквозь прорези в вагоне. Ссыльных выводили справлять нужду строем на остановках.
В Иркутской области семью отправили в село Егоровщина. Поселили в дом местной жительницы, муж которой погиб на войне. В первый год ссылки Кочунейте тосковала по дому. На второй — стало легче. Она учила русский язык, раз в месяц отмечалась в комендатуре, это было необходимым условием для спецпереселенцев. Уехать из Егоровщины было нельзя.
«Мама всё время говорила нам — не унывайте, мы никого не боимся, мы ждём папу», — рассказывает Геня в «Маяке памяти». Отец Гени после выхода из лагеря тоже приехал в Егоровщину. Но здоровье его было подорвано, и через несколько лет он умер.
Геня не получила полного среднего образования. Работала сначала на стройке, потом — продавщицей и кассиром в магазине. Вышла замуж за уроженца Свердловской области и взяла фамилию мужа — Приданова. У пары появилось двое сыновей.
«Затаила обиду на Литву на всю жизнь»
Иркутская область не стала вечной ссылкой для литовцев. С середины 1950-х годов (уже через несколько лет после смерти Сталина) они получили право покинуть Сибирь. Пик отъезда репрессированных пришёлся на 1958-1961 годы — когда их сняли с режима спецпоселений.
«Ссыльные подавали очень много индивидуальных прошений о возвращении в Литву. Это было показателем того, что люди агентны, что они действительно хотели вернуться», — подчёркивает российско-французский историк, исследовательница репрессий в Сибири Эмилия Кустова.
При этом, добавляет Кустова, ссыльным не всегда разрешали уехать на родину. «Многие селились рядом — в Латвии или Беларуси, — говорит исследовательница. — Некоторые репрессированные возвращались нелегально. В Литве их терпели, но при малейшем закручивании гаек предписывали покинуть республику».
Кустова считает, что около 10-20% ссыльных так и не уехали из Иркутской области. Она говорит, что истории у всех были очень индивидуальные, но называет несколько самых популярных причин «невозвращения».
Почему ссыльные не возвращались в Литву
Во-первых, литовцам приходилось уезжать на родину на свои собственные деньги — даже тем, у кого ссылка была признана необоснованной. Кустова называет это «ещё одним проявлением цинизма советского режима». Из Иркутска до Вильнюса — около пяти тысяч километров по прямой. Далеко и дорого. Решались на поездку не все.
Во-вторых, некоторые из ссыльных не хотели уезжать, потому что заключали браки с местными жителями и у них появлялись дети. Эмилия рассказывает о своей беседе с ссыльной литовкой, которая вышла замуж за русского. «Она знала, как тяжело переселяться в другую страну, как тяжело учить незнакомый язык. И говорила — как же я могла заставить мужа пережить подобное», — вспоминает Кустова.
Третья причина заключалась в том, что на родине репрессированных не всегда радушно принимали. «В Советской Литве к репрессированным относились с подозрением, они сталкивались с различными формами открытой и скрытой дискриминации и стигматизации, — отмечает Эмилия. — Кто-то даже возвращался обратно в Сибирь — из-за того, что не смог найти [на родине — ЛБ] ни работы, ни жилья».
Геня не хотела возвращаться, потому что считала, что именно Литва виновата в репрессиях её семьи. Много лет назад племянница Гени подала запрос в архив и выяснила, что донесли на отца местные жители. «Донесли — литовцы, исполнили — литовцы, по поручению какого-то советского капитана. Везде было подробно расписано, какие они эксплуататоры и бандиты, — объясняет Роман Приданов. — Бабушка тоже читала эти документы и, видимо, была так потрясена всей ложью, что даже их сожгла».
Роман отмечает, что бабушка «всегда восторгалась, как её семью приютили русские в Иркутской области». «Она всегда любила русских и Россию. Честно сказать, если бы у неё пенсия продолжала идти, она бы осталась в РФ».
«Территория боли и унижения»
Ещё одна исследовательница репрессий в Сибири Лариса Салахова рассказывает ЛБ похожую историю — она услышала её в Жигаловском районе Иркутской области. Местный ссыльный не стал возвращаться на родину, потому что Литва оказалась «территорией унижения и боли».
«С утра к нему в дом приходили [советские] милиционеры, выгребали, что попало. А вечером — заявлялись „лесные братья“, — рассказывает Лариса Салахова о литовском периоде жизни своего собеседника. — И ты был всегда виноват, и ты для всех был предатель».
В свой очередной приход «братья» потребовали у семьи продукты, но отдавать было нечего. «Тогда партизаны поставили его к печке спиной, выстрелили в потолок и ударили по голове поленом, — рассказывает Салахова — Мужчина упал, потом очнулся, не понимает, что произошло. А над ним — хохочущие рожи».
В Иркутской области местный участковый сразу выдал ссыльному огнестрельное оружие, чтобы он мог охотиться. «Не спрашивал, за что его сослали, — подчёркивает Салахова. — И этот литовец просто почувствовал себя человеком. Он обрёл родину именно в Сибири».
Когда в Литву ссыльным разрешили возвращаться, туда уехали жена и дочери ссыльного. Сам он и его сын — категорически отказались. «Этот человек не считал тех, кто над ним издевался, своими собратьями. Он всегда оставался литовцем. Но к тем литовцам он возвращаться не хотел, — говорит историк Салахова. — Так ни разу не приехал к жене и дочерям».
«Это мы сейчас модные — телеграмы, твитеры, „медузы“, — размышляет Приданов. — А раньше было только радио. Можно понять человека, который не разбирался в политической ситуации — он решил, что виновата его страна. А по сути, это были коллаборационисты. Такие люди есть везде».
Сама Геня Приданова отказывается от разговора с «Людьми Байкала» — она переживает, что из-за интервью у неё или её внука могут быть проблемы.
Исследовательница Эмилия Кустова рассказывает, что в балтийских странах сейчас нередко «преобладает упрощённое видение, что репрессии осуществлялись полностью извне». Кустова говорит, что в современном литовском обществе сформировалось представление, что все литовцы во время оккупации «страдали и сопротивлялись советскому режиму».
«Но всё было сложнее, — подчёркивает Кустова. — Естественно, ответственность за репрессии целиком и полностью лежит на Москве и [советской] империи. Но их осуществление опиралось на сотрудничество и помощь со стороны некоторой части местных жителей».
«Абсолютно и полностью чувствую себя литовцем»
Бабушка Романа Приданова хоть и была обижена на литовцев, но литовский язык помнила и о своей родине часто рассказывала. «Я с детства слышал её истории о Литве, — вспоминает Роман. — Но это всё пролетало мимо меня. Ну, Литва — ну, прикольно. Я знал, что семью бабушки депортировали, но не знал, что это значит».
Приданов считает, что в юности он был «пассивным турбо-патриотиком» и «только в армии начал понимать, что с Россией что-то не так». После демобилизации Роман поступил в иркутский университет. «Преподаватели не стеснялись нас учить, где добро, а где зло», — описывает Приданов. В студенческие годы у Романа, по его словам, «произошёл сдвиг» — он начал интересоваться историей Литвы, репрессиями и начал ходить в литовскую общину «Швитурис» в Иркутске.
В 2019 году Приданова отправили на молодёжный форум в Литву. Он почувствовал там «абсолютную свободу». На встречи с участниками лагеря приходили местные политики. В том числе, бывший (на тот момент) министр иностранных дел Антанас Валёнис. Роман вспоминает, что Валёнис зашёл в лекционный зал, «повесил свою курточку на крючок» и начал рассказывать, как Литва вступала в Евросоюз и НАТО. «После лекции мы вышли на площадь, он с нами попрощался и спокойненько в этой курточке пошёл на автобус», — рассказывает собеседник ЛБ.
Роман отмечает, что не может представить себе такое поведение высших лиц в России: «Я работал в иркутском кинофонде, снимал наших достопочтенных депутатов с золотыми перстнями. Это — небо и земля». Приданов понял, что «абсолютно и полностью» чувствует себя литовцем. И что хочет переехать на историческую родину.
Сейчас Роман живёт с бабушкой в двухкомнатной квартире в кирпичном доме советской постройки (Геня купила жильё на деньги, вырученные с продажи своего участка и дома в Иркутской области). С одной стороны — яблоневый сад, с другой — птичник с курицами и утками, с третьей — грядки. Отопление — печное. Поэтому Приданова прошлые зимы сама колола дрова. Каждое утро она проходит по два километра в ближайшем парке. Её внук говорит, что бабушка «бодрая и ни на что не жалуется».
«На днях выносили из подвала вёдра со свеклой. Я взял одно, бабушка говорит — ты второе не бери, поскользнёшься. И второе ведро схватила и понесла, — рассказывает Роман. — Наверное она подумала — я уже через столько прошла, неужели несчастное ведро не унесу. Думаю, литовцы пережили такие лишения во время депортации, что навсегда сохранили упрямство, силу, жёсткость — иначе было не выжить».
Геня Приданова подружилась с соседями по дому. «Входная дверь к нам в квартиру не закрывается, — смеётся её внук. — Вот сегодня соседка принесла грибы с пюре и рис с мясом. Бабушка сейчас переживает, чем ответить — хочет пожарить хворост и холодец сварить».
Приданова разговаривает с соседями и знакомыми, в основном, на литовском. С Романом она общается по-русски, но постоянно использует фразы и слова на своём родном языке — от «иди есть» и «посмотри» до «кофе» и «сметана».
Роман считает, что после возвращения Геня стала лучше относиться к Литве. Он связывает это с тем, что в России было слишком много антиевропейской пропаганды. «А здесь она выбралась из-под пагубного влияния телевизора», — говорит Роман.
Приданов приехал в Литву пока один. Сейчас он выясняет, какие документы нужны его жене для получения ВНЖ и ищет работу. Роман планирует, что супруга переедет к нему до конца этого года. Жить они хотят в Клайпеде или в её пригороде — недалеко от Гени. «Надеюсь, что Литва будет благосклонна к нашему решению, — говорит Роман. — Мы разумные люди, выучим язык и будем приносить пользу обществу. Тем более, что жители Литвы до 30 лет признаны самыми счастливыми в мире».
«Ни халатов, ни зубных щёток, ни кондиционеров»
Не все сибирские литовцы так позитивно относятся к репатриации. 45-летний житель Иркутска Игорь (имя изменено по просьбе героя) планирует переезжать в Литву этой осенью. Вместе с ним уедут жена и 14-летняя дочь.
Игорь готов к тому, что в Литве «будут сплошные трудности». Этим летом он с семьёй подавал документы на ВНЖ и столкнулся с «ужасающей бюрократией» — литовские чиновники, по мнению Игоря, делали всё слишком долго и «по-разгильдяйски». Готов он и к проявлениям русофобии — иркутянин рассказывает, как его отказались обслуживать в кофейне, потому что он говорил с родными по-русски.
Семья посетила Вильнюс и Клайпеду, и Игорь остался «под впечатлением». Собеседника ЛБ поразило, что в «недешёвых отелях не было ни тапочек, ни халатов, ни зубных щёток, ни кондиционеров, а старые дома, как и в Иркутске, затянуты зелёной безобразной сеткой». «А один раз я увидел цистерну с надписью „Роснефть“, — повышает голос Игорь. — У меня был шок — ребята, вы что, торгуете с Россией, у вас что, двойные стандарты? Я очень плохо воспринял эту информацию».
При всём этом Игорь хочет покинуть РФ — он считает, что после окончания войны в стране «начнётся кровавая баня». «Сколько дураков вернётся с синдромом СВО. И страшно не за себя, страшно за дочку», — объясняет свою мотивацию иркутянин.
«В Литве мне хочется спокойствия и умиротворённости. Но я понимаю, что этого не получу, это опять будет бой, — говорит Игорь. — Но лучше воевать с чиновниками Литвы, чем оставаться в России».
Иркутский фотограф Регина Ступурайте тоже думала о переезде в Литву. Она планировала получить литовский паспорт — её бабушка и дедушка ссыльные. Но сделать это ей пока не удалось. До 2022 года процедура была простой, после войны департамент миграции стал требовать дополнительные архивные документы, которые Регина пока найти не сумела. Но Ступурайте рассчитывает дойти до конца — хотя и не планирует переезжать в Литву в ближайшее время.
«Думаю, жить в Литве непросто, — рассуждает Регина, которая называет себя „человеком мира“. — В России, в Азии не нужно особо париться ни по каким документам. Ты просто договорился с людьми — и уже всё работает. А в Литве (и в Европе) как-то жёстче и серьёзнее, не самые удобные налоги. Свободы не хватает».
Ступурайте первый раз побывала в Литве в 11 лет — её отправили в детский лагерь под Вильнюсом. Регина вспоминает, что её бабушка давала наставления перед поездкой — не говорить в Литве, что она русская, а в России не говорить, что она литовка. Сейчас Ступурайте не может назвать свою национальность и говорит о себе «половина на половину»: «Культурно меня тянет на литовскую сторону, но я очень сильно связана с Иркутском, Байкалом, Сибирью — не могу всё это оторвать».
Фотограф вспоминает о недавнем разговоре с семьёй из Литвы, которая путешествовала по Иркутской области. «Женщина мне рассказала, что сейчас русским нельзя спокойно выйти на улицу — везде одна телега, что русские — плохие, что они начали войну, что нужно их прессовать, что нужно от них ограничиться», — говорит Ступурайте.
«Она пенсионерка, она знает, что Крым — российский»
Русские — это второе по численности национальное меньшинство, которое постоянно проживает в Литве. Их, по данным на 2024 год, 5% от общего количества населения. Это около 140 тысяч человек. На первом месте — поляки (6,3%), далее идут белорусы (2,1%) и украинцы (1,7).
Каждый год в Литву эмигрирует от 1000 до 1700 россиян. Небольшой всплеск эмигрантов был в 2022 году — 2100 человек. Но в прошлом году это количество опять уменьшилось до 1700.
Власти Литвы уделяют особое внимание притоку россиян в страну после вторжения России в Украину. Уже в ноябре 2022 года для граждан РФ и Беларуси была разработана специальная анкета, в которой, в том числе, нужно было указать своё отношение к российскому вторжению в Украину. На основании этой анкеты департамент миграции выдавал или не выдавал разрешение на проживание в стране.
Какие ещё ограничения ввели в Литве для россиян
В 2023 году Сейм Литвы принял закон о санкциях в отношении россиян и белорусов. Гражданам этих стран ужесточили порядок выдачи ВНЖ и ПМЖ. Появились и ограничения, связанные с принятием литовского гражданства. Россиянам запретили покупать недвижимость в Литве, если у них нет ВНЖ или ПМЖ.
В 2024 году в Литовском Сейме обсуждался законопроект о том, чтобы аннулировать ВНЖ для живущих в Литве россиян и белорусов, которые ездят в свои родные страны чаще одного раза в квартал. Авторы предложения подчёркивали, что пересечение границы в таком количестве и в такое время «представляет реальную угрозу национальной безопасности Литвы и в то же время, возможно, способствует консолидации сетей спецслужб России и Беларуси». На голосовании депутаты не поддержали законопроект.
За первые шесть месяцев 2023 года 347 россиян и белорусов не получили ВНЖ из-за угрозы безопасности Литвы. За весь 2022 год таких отказов было всего 163.
Глава Департамента миграции Литвы Эвелина Гудзинскайте прокомментировала, что после начала войны «ситуация изменилась, угроза увеличилась, поэтому и оценка угроз ужесточилась». Гудзинскайте добавила, что позиция Литвы в отношении войны хорошо известна. Но, тем не менее, каждый месяц несколько десятков человек в анкете на получение ВНЖ указывают, что поддерживают Россию и её мотивы.
«Это удивляет. Люди верят тому, что говорят белорусский и российский режимы, смотрят и слушают пропаганду», — заявила глава департамента.
Известно, что в анкете есть также вопрос, кому принадлежит Крым. Председатель литовской общины «Швитурис» в Иркутске Видутис Юцикис рассказал ЛБ, что жена одного из членов общины ответила, что Крым — российский. И разрешение на проживание ей не продлили. Юцикис называет это «дискриминацией, которую показывают литовские власти».
«Ну, она пенсионерка, она знает, что Крым — российский, она так и сказала, — объяснил Видутис. — Я поэтому тоже не хочу переезжать в Литву, зачем мне все эти проблемы от властей предержащих».
ЛБ выяснили, что речь идёт о 79-летней Лидии Макавецкене. Она супруга 78-летнего Римантаса Макавецкаса — он преподавал литовский язык в иркутской общине, но теперь на занятия почти никто не ходит (у людей нет потребности, объясняет сам Римантас).
Лидия — этническая русская, уроженка Воронежской области — не получила разрешение на проживание в прошлом году. В разговоре с ЛБ Макавецкас предполагает, что это действительно могло произойти из-за «крымского вопроса». Но дипломатично говорит, что комиссия Департамента миграции «никак не комментировала своё решение».
После выхода на пенсию Римантас и Лидия решили больше времени проводить в Литве. В 2018 году Римантас как бывший ссыльный получил квартиру в Вильнюсе. Супруги приезжали в Литву на лето. В этом году в Вильнюс отправился один Макавецкас. Он вернётся в Иркутск в конце сентября. Сейчас, когда Лидии не дали разрешение на проживание, Макавецкас не знает, что делать дальше. На вопросы ЛБ он отвечает после больших пауз — «чтобы никому не навредить».
— Как будут дальше общаться Россия и Литва?
— Перспективы я не вижу. Больше ничего не могу сказать.
— Многие считают, что разрыв между странами будет усиливаться и дальше.
— Считают по-всякому, а как будет — я не знаю.
— Что сами вы думаете обо всём происходящем в России и Литве?
— Никто сейчас истину не говорит. Своё мнение нельзя высказывать. Понимаете? Нельзя.