План «Сирена»
21 августа 2021 года из Новобрянской психиатрической больницы в Заиграевском районе Бурятии сбежали семь пациентов. Массовый побег случился впервые за 17 лет её работы. Все беглецы — из специализированного отделения принудительного лечения. Тут лежат только преступники — по решению суда. Самые распространённые статьи — убийства и попытки убийств, изнасилования, причинение телесного вреда. Попадают сюда также и за другие преступления — кражи, поджоги, разбои. Все пациенты бывали в СИЗО, многие сидели в колониях и имеют по несколько судимостей. Диагнозы — шизофрения, олигофрения, умственная отсталость, органическое расстройство личности.
21 августа в спецотделении дежурили шесть человек: одна медсестра, две санитарки и трое санитаров. Днём все пациенты — 54 мужчины и 5 женщин — пообедали супом из перловки и котлетой с картофельным пюре. После обеда отправились во внутренний дворик — на прогулку. На обратном пути в коридоре двое сотрудников выстроили больных в шеренгу для досмотра — это обязательная процедура. Один из пациентов подскочил к окну, разбил его, полоснул куском стекла санитара. Схватил скамейку, стоявшую у стены, и ударил ею санитара по голове. К раненому кинулся коллега, они побежали к выходу. С собой санитары успели вывести 14 пациентов — «самых спокойных», как говорит Владимир Зотов. После этого начался погром.
Сначала зачинщики побега (их было четверо) пытались выломать оконные решётки в коридоре. Им стали помогать несколько пациентов: психиатр Зотов говорит, что люди с ментальными заболеваниями легко подхватывают чужие агрессивные действия. Остальные стояли у стен или залезли под кровати — испугались.
Справиться с решётками в коридоре у беглецов не получилось. Тогда они забежали в одну из палат — в этот момент к первой четвёрке примкнули ещё трое желающих сбежать. Смогли открыть окно там, скинули со второго этажа матрас, быстро связали простыни, спустились по одному, перелезли через двухметровый забор, отделяющий диспансер от посёлка. И разбежались кто куда.
В Бурятии ввели план «Сирена». В Новую Брянь приехали полицейские, росгвардейцы и СОБРовцы. На дорогах расставили посты, сам посёлок прочесали кинологи с собаками.
Бывший новобрянский участковый Артём Смотров собирался пойти в баню, когда к нему подошёл семилетний сын: «Папа, там из психушки сбежали. Давай выйдем на улицу, посмотрим». Артём кивнул, открыл ворота — мимо промчались подростки, они кричали: «Псих, псих!» Смотров увидел мужчину, который бежал вдоль заброшенного здания и старых тополей. Отправил сына домой, кинулся беглецу наперерез, тот свернул в проулок. «Рост 175 см, азиатской внешности, короткая стрижка, в кепке, мастерке и трико», — в разговоре с корреспондентом Смотров описывает мужчину, как в полицейской сводке. Артём говорит, что сразу понял — перед ним пациент психиатрической больницы. Экс-участковый и раньше задерживал сбежавших оттуда.
Когда Смотров догнал беглеца, тот вытащил изо рта лезвие и замахнулся. Смотров отпрянул. Тогда беглец начал резать себе руки. «Ну, а смысл резаться, — сказал ему Артём. — Мне от этого ни холодно, ни жарко». Пациент опустил руки, сил бежать у него уже не было. «Зачем тебе это всё? — стал говорить Смотров. — Ну, сутки побегаешь. Так ведь всё равно поймают». Мужчина молчал. Смотров взял в руки палку: «Идём. Если побежишь, я палкой тебя». На улице стояли два кинолога с собаками. Поодаль — жена Артёма, она выскочила, когда сын прибежал с криками: «Папа психа поймал!»
Задержали всех сбежавших за шесть часов. Пять пациентов нашли в разных концах самой Бряни, ещё двое успели дойти до села Заиграево — это в 15 километрах от больницы.
Жители Бурятии бурно обсуждали побег в соцсетях. Федеральные СМИ тоже освещали инцидент. Но для самой Новой Бряни он событием не стал. В день побега глава посёлка Виктор Козулин лично ходил по улицам и уговаривал людей разойтись по домам. Он вспоминает, что никакой паники не было. «Все спокойно воспринимали новость, даже немножко легкомысленно, — рассуждает Козулин. — Хотя уголовники тут впервые убежали». Виктор молчит секунду, потом добавляет: «Ничего ужасного в этом побеге не было. И вообще — психбольница нам нужна. В нашем соцпосёлке это градообразующее предприятие».
«Новая Брянь — моя дивная утопия»
Соцпосёлком Новую Брянь стали называть в середине двухтысячных. Сюда перевели сразу два крупных социальных объекта: психиатрическую больницу и дом-интернат для престарелых и инвалидов. Автор реформы — тогдашний глава Заиграевского района Александр Стопичев — говорит, что он сделал это для спасения Новой Бряни. «А по-другому посёлок было уже не реанимировать, — объясняет Стопичев. — В Бряни было всё, что нужно человеку для хорошей жизни: и больница, и спортивный зал, и библиотека, и большущая котельная. Просто не было работы. А мы эту работу нашли».
Новая Брянь — старообрядческое село с 280-летней историей. Сейчас частных домов осталось мало, и они, в основном, расположены по окраинам Бряни. В центре же — пятиэтажки, построенные прежним градообразующим предприятием — ремонтным заводом.
Расцвет завода пришёлся на конец 80-х прошлого века. Здесь ремонтировали колхозную технику, делали тракторные прицепы, транспортёры, кузова для автомашин. Продукцию поставляли в 16 стран. В 90-е годы в посёлке жило больше восьми тысяч человек. Сейчас — 4800.
В начале 2000-х годов предприятие обанкротилось, вдобавок произошла крупная коммунальная авария — и в пятиэтажках перемёрзли трубы. Семьи стали массово выезжать и из квартир, и из Бряни. Вывозили всё — снимали полы, кафельную плитку, вырезали проводку, сдирали обои.
Сейчас дома вычищены так, будто это черновой вариант новостройки. Только полы в каждой квартире усыпаны мусором, а стены домов изрисованы надписями. Много философских: «Проблемы не вечны», «Новая Брянь — моя дивная утопия», «Любовь — в каждом из нас».
Полностью пустых пятиэтажек в посёлке — семь. Ещё часть домов жива наполовину: в нескольких подъездах квартиры целы, а в нескольких — нет.
Одну из таких пустых пятиэтажек видно из кабинета поселкового главы Виктора Козулина. Это если повернуть голову направо. Посмотришь прямо — тоже развалины: бывшие заводские общежития. Выйдешь в коридор администрации — вид на заброшенную котельную и ржавые тракторы. «Я вас прошу, сделайте приятный репортаж, — говорит Козулин, глядя в окно. — Раз уж приехали, хочете показать поселок — дайте рекламу, пускай люди приезжают сюда жить. У нас есть работа! А квартиру с евроокнами за полмиллиона можно купить».
«Муж — в психушке, я — в стардоме»
Психиатрическую больницу перевозили в Новую Брянь из монастыря в селе Троицкое Прибайкальского района. Там пациентов лечили с середины 1940-х годов. Жили они прямо в кельях. В 2000 году монастырь вернули Русской православной церкви. Республиканскому минздраву (больница относится к этому министерству — ЛБ) надо было найти новое место. И Александр Стопичев предложил перевести психиатрический стационар в здание Новобрянской общеобразовательной школы № 1.
В посёлке тогда было две школы, но учеников становилось всё меньше. Стопичев придумал, что школы надо объединить, а освободившееся здание отдать под психиатрическую больницу.
Экс-глава признаёт, что в то время решение было непопулярным. «Население наше отреагировало не совсем положительно. Первое время, наверное, ругали меня, — предполагает он. — Говорили: „Сейчас тут построят психбольницу и все эти больные будут ходить по улицам“. Учителя тоже возмущались, они не хотели, чтобы школу расформировывали. Но выхода не было. В таком полуволевом режиме пришлось собрание с педагогами провести и настоять на своём».
Александр Стопичев вырвал психиатрическую больницу у конкурентов из Прибайкальского района. Несколько лет здание бывшей школы ремонтировали и готовили под новых жильцов. С конца 2004 года в Новую Брянь из Троицкого начали переводить отделения. Закончился переезд в 2006 году.
Сейчас в бывших школьных кабинетах — палаты для больных. Вместо парт и стульев стоят белые металлические кровати с цветным бельём и светлые тумбочки. В класс-палату вмещается не 30 детей, а 15 пациентов. Полы выкрашены в кирпичный цвет. Бело-голубые стены. На окнах — коричневые занавески.
В 2007 году Стопичев добился, чтобы в Бряни открылся дом-интернат для престарелых и инвалидов. Районная администрация выкупила под это здание бывшей заводской конторы. В посёлок перевезли подопечных двух бурятских интернатов, которые надо было закрывать из-за плохого состояния. «Люди сначала не хотели переезжать, — говорит бывший районный глава. — Но в итоге их убедили, что здесь лучше. Ветерану, по большому счёту, какая разница, где находиться. Лишь бы условия были хорошие».
Александр Стопичев — уже три года на пенсии. Но про обновление Новой Бряни помнит хорошо. «Я ходил с ещё одной идеей, предлагал правительству: есть же много одиноких стариков, так давайте их в эти пустые дома заселим, — воодушевлённо рассказывает он. — Пятиэтажки можно было отремонтировать, тогда они не в таком плохом состоянии находились. Небольшую столовую в каждом доме сделать. Но власть в республике сменилась, и меня не поддержали».
Сейчас в психиатрической больнице работает 160 человек, в интернате для престарелых — чуть больше 80. Почти все — местные. В посёлке есть еще коррекционная школа и реабилитационный центр для детей-сирот. Они появились в Новой Бряни ещё до реформы Стопичева. Находятся в заведениях около 500 человек, больше половины которых — люди с инвалидностью. Работает на этих четырех объектах около 15% всего трудоспособного населения посёлка.
«Это всё давит на психику, — говорит местная жительница Алла Зуева. — Я как-то съездила к психологу в Улан-Удэ на приём, говорю: „У нас тут одни психи, инвалиды, дети-сироты и развалины. Как жить?“ Он спрашивает: „Вы откуда?“ Я отвечаю: „Из Новой Бряни“. Он мне: „Срочно уезжайте из этого места“».
Зуева привела свою дочку на новую детскую площадку. Площадка находится напротив психиатрической больницы. Пока дочь катается на горке, Алла размышляет: «А куда я поеду-то? Муж работает в психушке, я — в стардоме (так в Бряни называют интернат для престарелых — ЛБ). Получаем неплохо — 30-35 тысяч в месяц. Для Бурятии это очень хорошие деньги. И хочется уехать — и не можется».
«Коровы всё время лезут»
Новобрянская психиатрическая больница — двухэтажное здание из серого кирпича, обнесённое серым бетонным забором. С длинной стороны её прикрывает ряд высоких тополей. Сквозь них на заборе просвечивают надписи — «А.У.Е.» (движение запрещено в России — ЛБ) и А.С.А.В. (тюремная аббревиатура, расшифровывается как «All Cops Are Bastards»: «Все копы — ублюдки» — ЛБ).
По обеим сторонам больницы — жилые дома. Напротив, через дорогу — большая детская площадка, православный храм, дом культуры и детсад «Журавлёнок». Сад отделён небольшой оградой, на его территории — цветочные клумбы и розовая неваляшка из автомобильных шин. Это единственный детсад в Новой Бряни. Сейчас в нём 205 детей. Раньше доходило до 250 — на такое же количество человек рассчитана и психиатрическая больница.
«Соседство с больницей? Ой, нас это не смущает, — говорит заведующая „Журавлёнком“ Любовь Кушнарёва. — Забор у них есть, охрана есть. Вы только ворота закройте, пожалуйста. К нам коровы всё время лезут».
Кушнарёва вспоминает, что побеги пациентов были и раньше: «Бывает, по одному, по два человека оттуда сбегают, так нас об этом и не оповещают. Быстро ловят».
Бывшая санитарка психиатрической больницы и жительница соседнего дома Раиса Петрова (фамилия изменена — ЛБ) рассказывает, как сама однажды видела беглеца. «Сижу тут на лавочке, мимо меня кто-то бежит. Смотрю — Денис из общего мужского [отделения]! Я ему кричу: „Денис, Денис!“ Он на меня посмотрел — как чесанул ещё сильнее. Ну, поймали его».
Петрова стоит у подъезда дома вместе с соседями — тремя пожилыми женщинами и мужчиной. Эта пятиэтажка находится на заросшем полынью пригорке, оттуда весь диспансер — как на ладони. «Не знаю, что им там не нравится, — рассуждает Раиса, проработавшая в психиатрической больнице девять лет. — Кормят на убой четыре раза в день, ничего они там не делают: балдеют, телевизор смотрят — и ещë недовольны. И лечут их там. Если кто заболел, на МРТ свозют. Нас возьми, нормальных людей, никто никого не отвезут. А их возют. Им даже зубки вставляют».
«Демоны всё равно здесь»
Все одиночные побеги раньше совершались из общих отделений психиатрической больницы. В спецотделении же таких инцидентов не было. В августе произошло первое — и сразу массовое.
В спецотделении много видеокамер. Этим оно отличается от других отделений — общего мужского, общего женского и медико-реабилитационного. В остальном всё то же самое: железные двери, решётки на окнах, никаких дубинок и электрошокеров у сотрудников. Персонала — столько же, сколько и везде. «Когда побег случился, мне многие звонили: „А почему у вас там нет вооружённого полицейского поста?“ — говорит главврач республиканского психоневрологического диспансера Виталий Гриф (Новобрянская больница — филиал РПНД — ЛБ). — А потому, что есть штатное расписание. И его мы соблюдаем».
В спецотделении работает 30 человек: два врача, шесть медсестёр, сестра-хозяйка, соцработник, уборщица и 19 санитаров. 63% персонала — женщины. В смене — от четырёх до шести человек. На всю больницу — один сотрудник частного охранного предприятия, он сидит на КПП. При этом спецотделение — самое дальнее от входа. После инцидента чоповцы дежурят по двое. Криминальных пациентов не охраняет ни МВД, ни Росгвардия, ни ФСИН. «Не положено», — разводит руками Гриф.
— Сейчас у нас атмосфера напряжённая, — медленно и тихо говорит завотделением Дугаржап Гармаев. — Сбежавшие пациенты боятся, что их переведут в психбольницу с интенсивным наблюдением — в Орёл или Новосибирск. Там всё гораздо строже, чем здесь. А персонал наш, по сути, такой же беззащитный. Это, я считаю, большой пробел в правовом пространстве. Всем страшно, но все работают.
Гармаеву 31 год, и в психиатрическую больницу он попал по программе «Земской доктор». Сначала работал в женском отделении, потом его повысили. Каждый день Дугаржап ездит на работу из Улан-Удэ, это больше часа в одну сторону. В городе у Гармаева жена и двое маленьких детей.
Дугаржап открывает ключом железную дверь, ведущую в спецотделение. В левом крыле, где находятся палаты, когда-то учились младшие школьники и была библиотека. В бывших классах нет дверей, все пациенты — на виду, лежат под цветными одеялами. Лиц не видно. Сонный час.
В правом крыле — сенсорная комната, это бывший кабинет русского языка. В ней полумрак, плотные шторы, крутится светящийся шар. На разноцветных пуфиках сидят пять человек с закрытыми глазами. Среди них ходит врач, который медленно считает: «Восемь, девять, десять… Медленно открываем глаза». Сидящие — те самые сотрудники, которые дежурили в отделении в день побега. Уже несколько недель психотерапевты из Улан-Удэ проводят для них сеансы: стресс оказался слишком сильным. Шестой работник, которого порезали стеклом и ударили скамейкой по голове, на терапии не присутствует. У санитара — сотрясение мозга, он в больнице. С этой сменой о случившемся просят не разговаривать.
По коридору в туалет идёт лысый коренастый мужчина. Он задирает серый свитер, показывает живот: «Я — в положении от Святого духа. Сегодня кесарево должны были делать». Дугаржап быстро комментирует: «Стойкая симптоматика, параноидальное состояние, считает себя беременным». «А вы врачи с какого отделения? — мужчина смотрит прямо в глаза сопровождающим Гармаева. — А можете перевести меня к себе? Меня здесь постоянно хотят убить демоны. Лекарства не помогают. Демоны всё равно здесь». Он прикладывает руку к голове.
Пациент осуждён за групповое убийство. 11 лет он провёл в спецбольнице с интенсивным наблюдением в Орле, два года назад его перевели в более мягкие условия — в Новую Брянь. Когда выпишут, неизвестно. Всё зависит от состояния, и этот принцип соблюдается по отношению ко всем. Если человек в момент преступления признан невменяемым, то его по решению суда направят из СИЗО или в спецотделение Новобрянской психиатрической больницы, или в спецбольницу с интенсивным наблюдением (жителей Бурятии — в Новосибирск, в Орёл или в Казань). Состояние улучшится — переведут в стационар общего типа. И только после этого могут выпустить на свободу — на амбулаторное лечение. В среднем, криминальные пациенты проводят в спецотделении в Новой Бряни три года.
«Все побежали — и я побежал»
После побега новобрянские врачи написали ходатайство, чтобы всех семерых беглецов перевели в спецбольницу с интенсивным наблюдением. В ожидании суда четверо зачинщиков побега сидят в изоляторе — узкой комнате с зарешечённой дверью. Остальных оставили в общих палатах. Главврач республиканского психиатрического диспансера Виталий Гриф считает, что трое примкнувших действовали по принципу героя из фильма «Джентльмены удачи»: «все побежали — и я побежал».
— После задержания беглецы уверяли, что всё случилось спонтанно. Как попугайчики повторяли: «Просто хотели домой, хотели домой». Но сам побег был чётко организован, — рассуждает Гриф. — Его лидеры продумали заранее разные задачи — оборвать телефонную связь, вооружиться кусками стекла, заблокировать персонал. Действовали обоснованно, несмотря на психические заболевания. Они больны, это однозначно. Но пропитаны криминальными нравами после тюрем и СИЗО.
Уголовный мир в спецотделении — свой, специфический. Пациенты требуют, чтобы им разрешили заваривать чифирь из чайных пакетиков и курить в палатах. Они возмущаются, когда их досматривают после прогулок: «Тут же не тюрьма!» Своя иерархия тоже сложилась: есть те, кто называет себя порядочными, приблатнёнными. Их отличают по партакам — татуировкам, набитым на зоне. И есть те, кого «порядочные» называют «прошманутыми» (они не поддерживают тюремные правила игры и не хотят вести себя как в колонии — ЛБ). «Порядочные» автоматически ставят «прошманутых» на ступеньку ниже себя.
«Все семеро сбежавших были „порядочными“, — говорит Дугаржап Гармаев. — Бог его знает, о чём они думают, что у них в голове творится, какие тараканы. Пребывание в психиатрической больнице для них ничего не меняет — они такие же рецидивисты».
В стационаре рассуждают, что беглецы были не опасны для местного населения. «В плане того, что нападут на кого-то и зарежут, нет, — рассуждает заведующая Новобрянской психиатрической больницей Лилия Фёдорова. — Все воришки. Только у одного было причинение телесного вреда». Потом Лилия добавляет: «Но часто наши пациенты начинают с краж, а заканчивают тяжёлыми преступлениями. Это тенденция. К нам несколько раз поступал мальчик-наркоман с шизофренией. Сначала была кража — потом кража, ещё кража… А потом он расчленил девушку и раскидал части её тела по Гусиноозёрску (город в Бурятии — ЛБ)».
«Я сильно опасный»
Один из сбежавших — улан-удэнец Михаил Кретов (имя изменено — ЛБ). Кретов прописан в отдаленном улан-удэнском микрорайоне Энергетик, за девять лет у него пять судимостей — разбои, угроза убийством, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью. У Михаила диагностирована шизофрения.
«Миша с виду всегда услужливый и вежливый, симпатичный на лицо, прям весь такой паинька, и располагает к себе людей, — рассказывает соседка Кретова, она попросила не называть её имя. — Но, когда выпьет, ему сносит крышу. Мы узнали, что Михаил из тех, кого надо лечить, когда он с ножом на парикмахера напал. За такое надо лет на шесть сажать. А он полежит полгода-год — и опять на свободе. Я запретила своему сыну садиться с ним в один лифт».
Сотрудница местной парикмахерской «Маргаритка» Надежда Бойкина хорошо помнит тот день, когда на неё напал Кретов. Михаил и раньше приходил сюда стричься. Никаких вопросов тогда не вызывал. Тихий, спокойный. В августе 2013 года он зашёл в парикмахерскую, закричал: «Деньги на базу сдаём!» — и вытащил длинный кухонный нож. «Я говорю, как бы шутя: „Откуда у нас деньги, мы ещё ничего не заработали!“ — вспоминает невысокая Бойкина. — Отхожу в подсобку, он ко мне подскочил и этим ножом махнул. Я успела отклониться, он поцарапал по шее. Клиенты и напарница убежали на улицу. Я ему: „Ты что, совсем ошалел?!“ А он совсем неадекватный».
Кретова поймали и отправили на принудительное лечение. «Через год-два моя коллега встретила Михаила в центре города, он охранником в супермаркете работал. Охранником, представляете! Её аж всю затрясло», — добавляет Надежда.
Жена Кретова Марина хочет развестись с Михаилом. «Страшно мне с ним жить, — говорит Марина. — Он не любит, когда не по-евошнему. Если что не нравится, может сразу за нож схватиться. Он меня часто обижал, нож в спину воткнул, за это сейчас и лежит. Он опасный. Ему лучше там, в больнице. Хотя бы люди будут живы. А так — выйдет и либо меня убьёт, либо ещё кого».
Марина и Михаил познакомились в психиатрическом диспансере в Улан-Удэ в 2011 году. У обоих шизофрения. За время брака в семье родилось трое дочерей. Кретовы лишены родительских прав. Опекуном девочек стала мать Михаила. Она отказалась разговаривать с ЛБ.
Пять месяцев назад на свободу вышел друг Кретова Олег Ендонов (имя изменено — ЛБ). В последний раз он провёл в новобрянском спецотделении два года. Ендонов — в чёрном, на его левой руке — затёртая серебряная печатка, на всех пальцах — мелкие татуировки. У Олега — тоже шизофрения. «Сейчас лучше мне, а так я слышу голоса. Так я сильно опасный», — говорит он. Ендонов не помнит, сколько раз и за что сидел в колониях и лежал в психиатрических больницах. Были кражи, были убийства. Ендонов приносит на встречу письмо на восьми страницах, где рваным почерком расписаны его претензии к спецотделению. Он говорит, что пациентам не разрешают днём лежать на кроватях и можно только ходить по коридору. Говорит, что заставляют убирать туалеты. Говорит, что раньше можно было заказывать колбасу и грудинку, а сейчас это запретили. Говорит, что за провинности не бьют, но колют тройным уколом, от которого стягивает тело и не можешь двигаться. «А если долго лежишь, то можно превратиться в овощь (орфография сохранена — ЛБ)», — подчёркнуто в обращении.
Своё письмо Олег показывает в небольшом кафе на окраине Улан-Удэ. Рядом школа, и после уроков сюда прибежали школьники. Они покупают молочные коктейли и наггетсы. «Мы-то больные, мы не понимаем, чего от нас хотят, мы неадекватные», — несколько раз повторяет Ендонов. Потом он просит прощения и выходит на улицу — к нему на разговор приехал знакомый, молодой человек, тоже весь в чёрном. Олег надевает чёрную кепку, садится на корточки, закуривает, сплёвывает на асфальт.
«Вот это страшно»
После побега из психиатрической больницы бурятский следком возбудил сразу несколько уголовных дел. В отношении пациентов — за умышленное причинение легкого вреда санитару и повреждение чужого имущества. И в отношении медиков — за халатность.
Республиканский уполномоченный по правам человека Юлия Жамбалова побывала в больнице, после этого направила письмо федеральному омбудсмену Татьяне Москальковой. В нём Жамбалова призвала усилить охрану в психоневрологических диспансерах, где лечат осуждённых, — так как сотрудники «высказали своё опасение за жизнь и здоровье после случившегося».
Некоторые меры тут уже приняты. В спецотделении установили кнопку тревожной сигнализации. Планируют сделать выше забор вокруг больницы — с 2 до 2,5 метров. Возможно, местное отделение полиции будет патрулировать территорию вокруг больницы. Решается вопрос, чтобы пациентам выдавали больничные пижамы — сейчас они ходят в своей одежде. «Но пока в отделении осталось всё точно также — с теми же стёклами, окнами, решётками, тем же персоналом, — говорит Дугаржап Гармаев. — Только нет телевизора, который пациенты сломали во время побега».
После побега прошло несколько недель. В психиатрическую больницу почти ежедневно приезжают проверки и комиссии. А сама Новая Брянь живёт по-старому. Во дворе соседнего с больницей дома гуляет 23-летняя Валерия Баринова, в коляске — её четырёхмесячный сынишка. Она не особо переживает из-за инцидента. В жизни Валерии есть вещи посерьёзнее. «Зимой в квартирах холодно, работы мало, — рассуждает девушка. — Скукотень здесь. Из моих одноклассников я одна осталась».
Продавщица Надежда Яковлева про побег тоже вспоминает мало. «Я сначала вроде испугалась, а потом мне муж говорит: „Эти товарищи в Новой Бряни не остались бы, дальше побежали“. И я успокоилась». Яковлева сидит за прилавком, за ней — железные вёдра, шампуни и утюги. Слева — похоронные венки, в подсобке — гробы. Надежда работает в магазине «Ритуальные услуги. Промтовары»: хозяйка решила объединить две свои торговые точки, чтобы меньше платить за аренду. Яковлева говорит, что главная беда в посёлке — резко выросшая смертность. «И с коронавирусом умирают, и без. И старые, и молодые. Всякие умирают, — говорит она. — В декабре я сама сына похоронила, онкология, ему было 44 года. Вот это страшно». Надежда замолкает.
Учительница Надежда Домышева когда-то преподавала в бывшей школе № 1 математику. Она вспоминает, что жители Новой Бряни действительно сначала были недовольны появлением психиатрической больницы. «А сейчас это уже часть нашей жизни», — говорит Домышева. Она размышляет про то, что больше на психику новобрянцев влияет не больница, а обилие разрушенных зданий. «Я своим ученикам говорю: „При первой возможности уезжайте отсюда!“ — объясняет Надежда. — Разруха ведь на психику влияет. Человек чувствует себя в состоянии безысходности. Эти дома влияют на психику подрастающего поколения. Мы должны видеть здесь краны, которые строят здесь новые дома. Чтобы куда-то можно было стремиться. А стремиться тут некуда».